Гуляла смерть в фате венчальной

…Сурово окинув взглядом стоящих перед ним небогато одетого молодого мужчину и рослого пузана в небедном костюме, Крячко небрежно ткнул пальцем в молодого и коротко приказал:

— Выкладывай!

Тот, волнуясь и заикаясь, повторил уже слышанное Стасом от Насти, добавив от себя:

— …Я даже представить не могу, откуда и как мог возникнуть новый долг?!

Заговорив по команде Станислава, живоглот, грязненько ухмыляясь, сообщил, что «этому лошаре» надо было внимательнее читать договор займа. Там имелась хитро встроенная фраза, что, если должник при погашении остатка долга не возьмет с кредитора расписку о том, что долг погашен полностью, он автоматически признает себя обязанным повторно выплатить ту же сумму. Словно начисто забыв о присутствии обманутого бедолаги, Крячко неспешно обронил:

— Во-о-н оно чего… А ты какую долю в общак вносишь? — неожиданно поинтересовался он.

Пузан отчего-то вдруг сник, неуклюже задвигав руками и ртом.

— Сколько-сколько?!! — с трудом разобрав невразумительное бормотание кредитора, Крячко недовольно прищурился. — Что-то у вас тут неправильно считают. Бухгалтерия какая-то дурная. Тебе платить надо втрое больше. Ваш смотрящий Гоша-Зубило куда смотрит? Вы че тут, в натуре, порядка, что ль, не знаете? Раз лохов на дополнительные бабки разводишь, ты и с этих бабок должен заплатить.

— Простите, Семен Антонович, — испуганно залебезил пузан. — Дополнительных бабок до настоящего времени не имел. Это у меня первый случай — бес попутал. Ну, тут — как? Если есть лох — что ж его не обуть-то, Антон Семе… Ой!!! Простите! Семен Антонович!

Его оговорка, как мог заметить кредитор, на «авторитета» впечатление оказала не самое благоприятное. Взгляд «Цепляева» стал жестким и колючим.

— А его бабу «на хор поставить» и малявок выпотрошить — не ты обещал? — Стас говорил вроде бы и спокойно, однако кредитора отчего-то начала бить нервная дрожь. — Не по понятиям, мужик, живешь. Какой-то ты гниловатый, я гляжу…

— Семен Антонович! Я все осознал и понял! — прижимая руки к груди, запричитал кредитор. — С процентами в общак вопрос обязательно утрясу. А этот Пашка-недотепа… А-а-а… Так он мне ничего и не должен. Ни-че-го! Клянусь своим здоровьем. Честно-честно! Семен Антонович, можно я уже пойду? А?.. Ах да! Чем обязан вам за беспокойство?

Стас вспомнил — всякий, уважающий себя авторитет за посредничество в конфликтных ситуациях обязательно берет положенный процент. Важно кивнув, он указал взглядом на брата Насти.

— Этому — прощаю, ты его и так ободрал. Ну а с тебя, раз всю эту бодягу учинил, пять «косарей» будет в самый раз. По столице взял бы «пятнашку», в баксах. Ну, уж сделаю скидку на голозадую провинцию…

Когда визитеры скрылись за дверью, словно дождавшись этого момента, в нее тут же кто-то снова постучал. Это была женщина, как мог припомнить Крячко, работавшая уборщицей на первом этаже. Попросив разрешения войти, она за руку затащила за собой в номер патлатого парня лет двадцати пяти.

— Семен Антонович, минуточку мне не уделите? — Тетка умоляюще воззрилась на Станислава. — Ну, может, хоть вы найдете управу на этого обалдуя бессовестного? Дочку мою, ей шестнадцать, обрюхатил, поганец, а жениться — шиш!

Небрежным движением указательного пальца приказав обоим приблизиться (патлатый, как видно, проникшись тем, что пришел вовсе не к своему приятелю в гости и тут не повольничаешь, как хотелось бы, сразу же подтянулся и гонору в манерах заметно поубавил), Крячко суховато произнес:

— Слушаю!

Как явствовало из горячего спича уборщицы, ее сосед по дому, он же — замдиректора гостиницы по персоналу, полгода назад начал приударять за ее дочерью-десятиклассницей. Женщина и подумать не могла, что этот «брандохлыст» сумеет уболтать девчонку и лишить ее невинности. Ну а когда беременность стала явлением свершившимся, ухажер тут же забыл о своей недавней зазнобе.

— …Вот, Семен Антонович, выловила его прямо у кабинета и привела к вам, — ткнув локтем в бок патлатого, заключила жалобщица. — Слезно вас прошу — повлияйте!

— Ну и? — Стас сурово посмотрел на донжуана.

— Так это… А я ей жениться и не обещал! — Тот изобразил мину, которую можно было понимать: я — не я, и лошадь не моя.

— Слышь ты, баклан… — Крячко презрительно усмехнулся. — Что-то ты мне очень не нравишься. Ишь ты — индючком тут передо мной грудь надувает. А раком тебя еще ни разу не ставили? Ну, значит, все еще впереди. Когда на зону кинут — а попадешь ты туда гарантированно, — кайфа словишь там с избытком. За малолетку года три-четыре сунут запросто. Ну, а я «смотрящему» на зоне свою маляву кину. И вот когда засунут твою пустую башку в унитаз, спустят штаны и всей камерой вставят в задницу фитиля — пожалеешь о том, что и на свет появился.

«Цепляев», прищурившись, глядел на внезапно раскисшего и насмерть напуганного донжуана. Судя по всему, язык у того отнялся напрочь.

— Ну, как там, в мозгах еще не прояснилось? От своей ухажерки морду воротить еще не передумал? — не дождавшись ответа, с презрительной усмешкой небрежно обронил «авторитет».

Позеленев и скривившись, патлатый торопливо закивал в ответ: