Гулебщики. (Очерк из быта стародавнего казачества)

Майдан кипел жизнью и весельем. Из большой станичной избы доносились пьяные, шумные песни: там гуляли и пили старые казаки, самые почетные в станице, которым не ловко было сидеть и пить в кабаке вместе с молодежью. Из кабака, находившегося неподалеку, в кривом и узком переулке, несся смешанный, глухой гул множества голосов. На самом майдане кружился карагод[2]. Нарядные девки и молодые замужние казачки в красных, голубых и желтых сарафанах с серебряными позументами, с серебряными «понизями» и шапочками на головах, взявшись рука за руку, медленно ходили кругом; молодые казаки в синих черкесках, в красных коротких бешметах или в одних желто-красных рубахах, обшитых узким галуном, в высоких черных и белых папахах, в кучки стояли возле и разговаривали, искоса поглядывая на карагод; старухи в темных кубельках с красной обшивкой, сидели на завалине и на бревнах, наваленных в одном конце майдана, и вели мирную беседу, поглядывая на молодежь; ребятишки в кумачных рубахах бегали, догоняя друг друга, кричали, смеялись и дрались… Все пестрело, двигалось, кричало, смеялось и пело… Казаки иногда разрывали кружившийся карагод, сходили в него и пели вместе с девками:

«Как во поле яровый хмель
Вился, извивался.
Перевейся, яровый хмель,
а мою сторонку:
На моей ли стороне
Приволье большое,
Что приволье-то большое,
Лyra зеленые…»

Немного в стороне от карагода, у вишневого садика, собрались молодые казачки, не участвовавшие в игре, грызли семечки и пересмеивались с казаками.

Филипп, проходя мимо старух, приподнял почтительно папаху и направился к той кучке, которая стояла поближе к садику.

— Здорово, казаки! — сказал солидно Филипп, подходя к группе молодежи.

— А-а, здорово, Филюшка!… на девок пришел поглазеть?… Глаза, брат, растеряешь!.. — послышались веселые голоса и смех.

Филипп тотчас же принял мрачный вид и сказал:

— А то вам што-ль одним?

— И то правда: всяк, ведь, без жены-то, как без матки… И опять дружный смех поднялся среди казаков и казачек.

Филипп принял его на свой счет, обиделся и, ругнувшись сквозь зубы, отошел к карагоду; он услышал позади чье-то замечание и хохот:

— С виду гладок, а на зуб не сладок!…

— Здорово живешь, Филюшка! — немного погодя, раздался за спиной у него серебряный девичий голос. Филипп оглянулся. Толстенькая, круглолицая и румяная Дунька Непочатиха проходила мимо.

— Слава Богу, — сказал Филипп с расстановкой своим хриплым басом.

Веселая Дунька так и прыснула со смеху… Она остановилась и поглядела на него своими черными, веселыми и лукавыми глазами, а Филипп, глядя в эти глаза и на ее черные, дугообразные, тонкие брови, почувствовал в груди легкое замирание.

— Што тебя не видать было? — спросила Дунька, сдерживая улыбку.

— А што?

— Да так…

Филипп не знал, что ей сказать, и глядел, глупо и счастливо улыбаясь и чувствуя, что у него занимается дух.

— А ты так вот, верно, с улицы не сходишь?.. — сказал он, наконец, тем же хриплым басом и с расстановкой.

— Не такое мое сердце, чтобы дома сидеть!..

— Дай семечек…

— Поцелуй сучку в темечко! — сказала Дунька и, звонко захохотав, побежала в карагод.

— Тьфу, сволочь! — плюнул обиженный Филипп и пошел было к кабаку.

— А-та-ма-ны молодцы! за ясырем[3] погулять на Куму на реку — кто охотник?… звонко дребезжащим и заливистым голосом закричал старый казак, вышедший из станичной избы, кидая вверх шапку. Филипп остановился и стал глядеть на старика.

— Белоус, Белоус на гульбу собирается! — заговорили кругом казаки.

— Кто в гулебщики, кто в гулебщики охоту имеет?..

— Я! — отозвался пьяный безусый казак, смешивший своими выходками казачек у садика. Он кинул вверх шапку и, шатаясь, побежал ловить ее, но не поймал и, споткнувшись, растянулся на пыльной дороге. Майдан весь задрожал от смеха.

— Вот богатырь — земля не держит!..

— Кто ишшо охоту поимеет, ат-та-ма-ны молодцы? — опять крикнул старик на майдане… — Добра много добудем!.. кто охоч?..

— Филюшка, валяй! жену себе у черкесов добудешь! — звонко крикнула Дунька из карагода.

— А то што же? — мрачно сказал Филюшка и, желая хоть чем-нибудь досадить Непочатихе, кинул свою шапку вверх и сказал:

— Я, дядя Никита!

— Ну, вот молодец! вот нас и хватить!.. завтра уторком и тронемся, — заговорил Никита: — а теперь, ребята, ставлю угощение… Айда за мной!

И они все трое направились к кабаку. Пьяный безусый казак, которого звали Багром, шел, размахивая руками и шатаясь, толкал плечом Филиппа и показывал ему на девок, говоря: — Хмель тычинку ищет, а девки все казаков… Гляди, как вьются…

Но Филипп, заложив руки назад, гордо прошагал мимо и Не удостоил девок даже взглядом.