ГУЛАГ

Людей, которых хотели признать психически больными, в зависимости от обстоятельств отправляли в разные учреждения. Некоторых обследовали в спецпсихбольницах МВД, других посылали в специальные отделения обычных психиатрических больниц. Особую роль в преследовании инакомыслящих играл Институт судебной психиатрии имени Сербского, 4‑е отделение которого возглавлял в 1960‑1970‑х профессор Даниил Лунц, занимавший высокое положение[1904]. Он лично обследовал Синявского, Буковского, Горбаневскую, Григоренко, Виктора Некипелова и многих других. “Недаром голубой его мундир украшают две генеральские звезды войск МВД”, – пишет Некипелов[1905]. Некоторые советские психиатры, эмигрировавшие на Запад, утверждали, что Лунц и другие врачи института были искренне убеждены, что их пациенты психически больны. Однако политзаключенные, которые имели с ним дело, в большинстве своем характеризуют его как оппортуниста, послушно исполнявшего задания руководства и ничем не отличавшегося от врачей-преступников, которые проводили бесчеловечные эксперименты над заключенными в нацистских концлагерях[1906].

Арестантов, признанных психически больными и невменяемыми, держали в психиатрических больницах – одних несколько месяцев, других много лет. Пребывание в какой-либо из нескольких сотен обычных советских психбольниц считалось лучшим вариантом. Там царили теснота и антисанитария, среди персонала нередко встречались пьяницы и садисты, но эти пьяницы и садисты были людьми гражданскими, и режим в обычных больницах был в целом менее строгим, чем в тюрьмах и лагерях. Не было, в частности, таких ограничений на переписку, и свидания разрешали не только с родственниками.

Однако “особо опасных” посылали в спецпсихбольницы МВД, которых было всего несколько. Врачи в них имели, как Лунц, звания МВД. Эти больницы выглядели как тюрьмы (караульные вышки, колючая проволока, охранники, собаки), и атмосфера в них была соответствующая. На фотографии, сделанной в Орловской спецпсихбольнице в 1970‑е годы, видны пациенты, гуляющие во внутреннем дворе, неотличимом от тюремного[1907].

Как в обычных, так и в специальных больницах врачи добивались от пациентов опять-таки отречения от своих убеждений[1908]. Пациентов, соглашавшихся раскаяться, признать, что на критику советского строя их толкнула болезнь, могли объявить излечившимися и выпустить на свободу. Тех же, кто упорствовал, принимались “лечить”. Поскольку советская психиатрия не признавала методов психоанализа, это делали в основном с помощью медикаментов, электрошока и различных видов физического обуздания. Сплошь и рядом применялись препараты, запрещенные на Западе еще в 1930‑е годы и вызывавшие повышение температуры тела до 40 °C, сильную боль и дискомфорт. Людей пичкали транквилизаторами, которые вызывали много побочных явлений – физическую скованность, замедленность реакций, тик, непроизвольные движения, не говоря уже об апатии и безразличии[1909].

В числе других способов воздействия были прямое избиение, инъекции инсулина, вызывавшие у недиабетиков гипогликемический шок, и так называемая укрутка: “За какую-нибудь провинность заключенного туго заматывали с ног до подмышек мокрой, скрученной жгутом простыней или парусиновыми полосами. Высыхая, материя сжималась и вызывала страшную боль, жжение во всем теле. Обычно от этого скоро теряли сознание…”[1910] В Институте имени Сербского, по свидетельству Некипелова, практиковали спинномозговую пункцию. Вернувшиеся после процедуры несколько часов неподвижно лежали на боку, “хребты их были густо вымазаны йодом”[1911].

Пострадали многие. В 1977 году, когда Питер Реддауэй и Сидни Блох опубликовали свое обширное исследование злоупотреблений психиатрией в СССР, было известно по меньшей мере 365 случаев принудительного лечения здоровых людей от “политического” сумасшествия, и наверняка таких случаев были еще сотни[1912].

Тем не менее, помещая диссидентов в психиатрические больницы, советский режим в конечном счете не добился, чего хотел. Самое главное – он не сумел отвлечь внимание Запада. Во-первых, ужасы советской психиатрии подействовали на воображение западных людей, пожалуй, куда сильнее, чем действовали более знакомые истории о лагерях и тюрьмах. Всякий, кто видел фильм “Полет над гнездом кукушки”, легко мог представить себе советскую психушку. Во-вторых, что еще более важно, сообщения о злоупотреблениях психиатрией побудили к действию четко очерченную, способную высказываться во всеуслышание профессиональную группу – западных психиатров. С 1971 года, когда Буковский переправил на Запад более 150 страниц документов о карательной психиатрии в СССР, эту тему стали постоянно поднимать такие организации, как Всемирная ассоциация психиатров, британский Королевский колледж психиатров и другие национальные и международные ассоциации психиатров. Самые бескомпромиссные группы выступали с заявлениями, а те, что не выступали, подвергались осуждению за трусость и навлекали на СССР еще более острую критику[1913].