ГУЛАГ

Сильное впечатление произвела на него не только природа, но и представленная ему фальшивая картина индустриальной мощи. Магадан Уоллесу показывал начальник “Дальстроя” Никишов, известный своей привычкой жить на широкую ногу на государственный счет. Уоллес со своей стороны вообразил Никишова, занимавшего важный пост в НКВД, чем-то вроде американского капиталиста: “Он заправляет тут всем. Имея в своем распоряжении ресурсы «Дальстроя», он настоящий миллионер”. Уоллес проникся симпатией к своему новому другу Ивану. “Наслаждаясь великолепным воздухом”, он смотрел, как Иван “резвится” в тайге, и внимательно слушал его рассказ о возникновении “Дальстроя”: “Чтобы здесь все заработало, нам пришлось попотеть. Первопроходцы прибыли сюда двенадцать лет назад и поставили восемь сборных домов. Сегодня в Магадане сорок тысяч человек, и все обеспечены хорошим жильем”.

Никишов, разумеется, умолчал о том, что “первопроходцы” были заключенными и что большая часть из сорока тысяч магаданцев – это ссыльные, не имеющие права уехать. В таком же неведении Уоллес остался о статусе современных ему колымских рабочих (почти все они были заключенными). Он с одобрением пишет о золотодобытчиках Колымы – “рослых, сильных молодых людях”, вольнонаемных рабочих, которые трудятся с куда большей отдачей, чем политзаключенные, населявшие, по мнению Уоллеса, Дальний Север России в царские времена: “Сибиряки – закаленный, крепкий народ, но они работают не из-под палки”[1587].

Именно такое впечатление хотели создать у Уоллеса руководители “Дальстроя”. Согласно отчету, который Никишов послал Берии после визита, Уоллес и его спутники хотели увидеть лагерь заключенных, но “в этом вопросе они были разочарованы”. Никишов заверил начальство, что Уоллес не видел “не только лагерь, но даже и отдельных заключенных”. Ему показывали одних вольнонаемных, многие из которых, возможно, были даже не рабочими, а комсомольцами, надевшими одежду и сапоги золотодобытчиков специально ради визита Уоллеса и проинструктированными о том, как отвечать на вопросы. “С некоторыми из них я говорил, – пишет Уоллес. – Они горели желанием скорейшей победы в войне”[1588].

Потом Уоллес, сам того не зная, все-таки увидел настоящих заключенных. Это были певцы и музыканты, немалую часть которых составляли арестованные московские и ленинградские артисты. В магаданском театре американский гость слушал концерт. Ему сказали, что это местный “самодеятельный красноармейский хор”, и он поразился тому, что любители смогли достичь таких художественных высот. Между тем всех артистов предупредили, что “любое слово или знак о том, что мы заключенные, будет рассматриваться как акт измены”[1589].

Увидел Уоллес, опять-таки ничего не подозревая, и произведения изобразительного искусства, созданные заключенными. Никишов показал ему выставку, где демонстрировалась, в частности, художественная вышивка.

Уоллесу объяснили, что представленные работы создали “местные женщины, которые суровой зимой регулярно собирались и осваивали искусство шитья”. На самом деле работы, конечно, были вышиты заключенными специально к приезду Уоллеса. Вице-президент в восхищении остановился перед одной из них, и тогда Никишов снял картину со стены и подал гостю. Гридасова, жена Никишова, внушавшая в лагерях большой страх, “сказала, что это ее вещи и что она может их подарить”. Позднее заключенная вышивальщица Вера Устиева узнала, что ее картина была одной из двух, подаренных вице-президенту на память о визите. “А через некоторое время наша начальница получила письмо от жены вице-президента, в котором та писала, что благодарит за подарок и что картины украшают их холл”, – вспоминала Вера Устиева[1590]. О подарках пишет в мемуарах и сам Уоллес: “Эти две картины теперь передают посетителям моего вашингтонского дома богатые впечатления от красоты русского сельского пейзажа”[1591].

Визит Уоллеса приблизительно совпал по времени с прибытием на Колыму “американских подарков”. По программе лендлиза, предусматривавшей отправку союзникам США оружия и военного снаряжения, в СССР поступали, в частности, американские тракторы, грузовики, паровые экскаваторы и инструменты. Использование всего этого на Колыме противоречило условиям лендлиза и не отвечало целям американского правительства. Но для заключенных это был глоток воздуха из внешнего мира. Детали машин присылали завернутыми в старые газеты, и из них Томас Сговио узнал о войне в Тихом океане. До той поры он, как и большинство заключенных, думал, что вооруженную борьбу ведет только Советский Союз, а Америка лишь помогает поставками[1592]. Уоллес заметил, что колымские золотодобытчики (или переодетые комсомольцы) обуты в американские сапоги, тоже полученные по лендлизу. Он задал об этом вопрос (переданное по лендлизу не предназначалось для использования на золотых приисках), и его поспешили заверить, что сапоги куплены за деньги[1593].