Гуль

Жизнь шла своим чередом. У меня собрался приличный запас желез: если не перерасходовать и в тоже время не сильно голодать, то их спокойно хватит на три месяца. Три месяца — это уже срок. Три месяца можно назвать даже долгосрочным планированием, а значит у меня появилось время, чтобы заняться фундаментальными вопросами.

Наша первая встреча с Мохнатым прошла удачнее, чем могла бы пройти любая другая встреча зародыша с альгулем. Позднее я много раз вспоминал об этой встрече и понимал, что мне сильно повезло. Даже старый альгуль имел предостаточно сил, чтобы порвать меня на куски. К тому же он имел полное моральное право так поступить. В мире, где иерархия определяется генетическими изменениями и напрямую увеличивает силу и влияние, подобное просто недопустимо. Зародыш угрожал альгулю. Вероятно, именно столь сильный диссонанс в восприятии Мохнатого меня и спас. Зародыш угрожал альгулю. Он посчитал это достаточно сумасшедшим поступком, чтобы подарить мне несколько лишних минут жизни. А услышав имя Эгон, он и вовсе передумал убивать.

С тех пор я побывал у Мохнатого ещё один раз. Я принёс ему железу в знак благодарности. Он не только сохранил мне жизнь, но и поделился информацией. Именно благодаря ему я нашел способ, как отсрочить своё обращение. Железу Мохнатый не взял. Он боялся зависимости. Он говорил мне об этом и в первый раз, но тогда передо мной стояла проблема куда более острая. Сейчас же я внимал его словам. Зависимость могла стать настоящей угрозой гулю и его сородичам.

— Это тебе не беситься, что утром сигаретки не нашлось. И даже не мечтать о бутылке пива после большой пьянки, гуль тебя дери! — сказал Мохнатый. — Тут всё на клеточном уровне, как и с плотью. Если в тебе есть Кабловская основа, то никуда не денешься! Гулем мне не быть! Так же, как голод мучит, так тебя будет мучить жажда сожрать железу. Рано или поздно придётся достать ещё. Так что, малой, эту дрянь, ты от меня подальше убери и больше не показывай! Не хватало мне ещё на старости лет в этого гулево проклятье вмазаться!

— А как понять, что стал зависимым? — спросил я, опасаясь, не проиграл ли я в эту чудовищную лотерею.

— Ты бы уже понял, — успокоил меня Мохнатый. — У нас всё прямолинейно и доходчиво. Если ты чего-то хочешь, то ты этого хочешь. Не только мозг решает, что ему нужно. У нас каждая клетка, как отдельный организм. Если мы чего-то хотим, то хотим этого всем своим естеством… Ну а ты, малой, конечно даёшь! Железы раздобыл! Это же надо!

Когда я уходил, Мохнатый сказал, чтобы я заходил ещё, если захочется поболтать. Он бросил это через плечо, по локти залезая в свиную тушу. Тогда мне показалось, что это был сарказм, и старый гуль наоборот не желал меня видеть, но я ошибался. Я пришел в третий раз. Мохнатый с удовольствием меня принял.

Он усадил меня за стол, ушел куда-то, а потом вернулся с упаковкой пива. Выпучив глаза, я смотрел, как старый гуль усаживается на ящиках и выковыривает зубами пробку. Отказываться я, конечно, не стал, хоть и понимал, что есть в этом что-то неправильное, что-то уже свершившееся, с чем я ничего не мог поделать. Дело в том, что, оставаясь зародышем, я чувствовал вкус еды и мог ей наслаждаться на протяжении довольно долгого времени после приёма железы. Также, как я мог испытывать и другие человеческие чувства в полной мере, пока голод не набрал своё. С гулями всё было иначе, а с альгулями — подавно. Я знал, что они могут почувствовать себя хорошо и приблизиться к забытым человеческим ощущением только в первые часы после кормежки. Избавляясь от чувства голода, они на короткий миг воспаряли над своим бренным бытием и могли снова чувствовать. Получалось, что сидящий передо мной альгуль, потягивающий пиво из горла, совсем недавно полакомился. Это было странно и неправильно. Передо мной сидел убийца. Да, на самом деле не он умертвлял свою еду, но сути это не меняло. Мохнатый был заказчиком, а значит и вина за смерти лежала на нём. И вот передо мной сидел этот убийца и пожиратель человеческой плоти. Такой же мерзкий, кровожадный и бесчеловечный, как те гули, которых я прикончил. Получалось, что и Мохнатый заслуживал смерти. Я имел право убить его. Не имел сил, но имел право. Вот только хотел ли я этого? Ещё месяц назад я бы однозначно ответил: да. А теперь уже и не знал. Многое изменилось.

Мохнатый наслаждался вкусом прохладного пенного. Он чуть похрюкивал, шевелил носом, будто водил усами, только там не было ни одного волоска. Я пришел с вопросом. Я всегда приходил с вопросами. Но внутреннее ощущение подсказывало мне, что сейчас я должен помолчать. Я должен уважить старика, дать ему насладиться тем немногим, что у него ещё осталось. И в то же время злость и ненависть к его наслаждению после того, что он сделал совсем не давно, рвались наружу. Я не выдержал и задал вопрос. Но не тот вопрос, с которым пришел.

— И тебе совсем не совестно убивать и жрать людей?!