Губернатор

Пошли по лестнице. Крыжин шел сзади губернатора и боялся, как бы в кабинете не оказалось чего-нибудь лишнего; папиросы, рассыпанного табаку на бумагах, ненужных книг, пыли. Визит губернатора был неожиданным, и Крыжин ругал себя, что накликал его сам.

«Найдет что-нибудь и разнесет», — беспокойно вертелось в голове.

Вошли в кабинет.

Сейчас же по канцелярии и в сыскном отделении разнеслась весть, что пришел губернатор. Задвигали стульями, забегали по лестнице, быстрыми голосами заговорили. Губернатор стал у окна и смотрел на двор. Было видно, как из полицмейстерского дома, с заднего хода, выкатили ванну — ту самую, в которой обмывали покойника, и заперли ее в сарай, — заперли и подергали замок: держит ли. И показалось странною такая заботливость.

— Скоро ли? — спросил губернатор.

Крыжин бросился к двери и крикнул;

— Поди скажи, чтобы скорей!

— Чего скорее? — спросил невидимый бас.

Крыжин в досаде вылетел в коридор, и слышно было, как сам побежал по лестнице вниз. Скоро он вернулся, смущенный чем-то, видимо, подавленный, и пробормотал, не глядя губернатору в глаза, стараясь быть небрежным:

— Сейчас приведут. Умыться ему дают.

— Умыться? — удивленно спросил губернатор. — Почему — умыться? Разве он спал?

Крыжин, сразу как-то осунувшийся, побледневший, медленно ответил:

— Кровь у него на лице. Сам ли он, или Пыпов… Городовой у нас есть такой. Зверем иногда бывает.

Губернатор подошел к столу, чтобы поближе разглядеть Крыжина.

— Его били? — после паузы спросил он.

— Не могу знать, ваше пр-во, — смущенно глядя в пол, отвечал Крыжин, — но кажется…

Крыжин был взволнован: у него подергивался левый глаз, и пальцы рук дрожали…

В комнате были серые, выбитые полы, виднелись в дереве сучья, и краска сохранилась только под шкафами. Шкафы были дешевенькие, заваленные бумагами, крест-накрест перевязанными в кипы, и шел от них запах особенный, канцелярский. Почему-то почувствовалось, что в летние дни здесь должно быть особенно знойно и жарко, и тогда Крыжин сидит, расстегнув, вероятно, мундир.

— Это вы приказали бить? — тихо спросил губернатор, поворачиваясь к Крыжину.

Тот словно ожидал этого вопроса: задрожал весь, побледнел и, видимо, еле удержался на ногах. Можно было из его бормотанья разобрать только несколько слов.

— Нет. Никак нет. Только отдал приказание арестовать. А Пыпов говорит, что за начальство должен постоять. Оправдать душу, перед богом невинную, загубленную.

На лестнице послышались тяжелые шаги, — будто шло человек восемь. Отворилась дверь, и в комнату вошел высокий неизвестный человек. Голова его вся была обвязана нечистым, где-то, видимо, наскоро взятым полотенцем, — оставался не закрытым только левый глаз, смотревший через синюю вздувшуюся опухоль, как через щелку. Человек был одет в длинный модный пиджак со складками назади, — теперь рукав, оторванный вверху у плеча, показывал рубашку, в боку был вырван кусок сукна и висел шершавой изнанкой наружу.

Некоторое время друг друга молча рассматривали.

— Вас избили здесь? — спросил губернатор.

— Здесь, — ответил человек.

Вырвалась казенная фраза:

— Виновные понесут наказание, — сказал губернатор и сконфузился, поводил пальцем по пыльному переплету какой-то лежавшей на столе книги и добавил: — Прежде всего вот помощник полицмейстера выйдет в отставку и будет предан суду. И так далее. Крыжин! Уйдите из комнаты.

Крыжин, как лунатик, протянул руки вперед, медленно пошел из комнаты и не затворил за собой двери. И только минуты две спустя кто-то притворил их.

— Меня избил городовой, — глухо говорил человек, — я ничего с ним поделать не мог. И когда он уходил, то сказал, что теперь у меня отбито все внутри и жить мне осталось всего шесть месяцев.

— Шесть месяцев, — машинально повторил губернатор.

Он чувствовал, что что-то нужно делать: не то закричать каким-нибудь длинным, протяжным голосом, не то топать ногами, не то опрокинуть шкаф с бумагами… Что-то широкое и большое поднималось внутри, и не было ему выхода.

— Я не знаю, что делать, — тихо сказал он, опускаясь на стул, — не знаю. Не могу дать себе отчета.

— А я, — сказал высокий человек, — знаю, что это правда. Я это чувствую.

— Что это? — спросил губернатор, поднимая голову.

— А вот то, что мне конец через шесть месяцев. Это чувствуется вот здесь, везде, — и он провел по груди ладонью и продолжал: — Я прошу вас об одном. Отпустите меня. Даю вам честное слово, что я не убегу от суда. Останусь здесь. А теперь отпустите.

— Вы будете отпущены, — сказал губернатор, долго думал и, наконец, нерешительно спросил: — только скажите, пожалуйста, за что вы убили полицмейстера?

Высокий человек вздернул плечами.

— Странный вопрос, — сказал он, и запухшая щелка глаза немного блеснула и расширилась, — я не убивал никого. Я не разбойник. Я дрался на дуэли. Он сам вызвал меня и мог меня убить так же, как я — его. Неужели вы таких простых вещей не понимаете? — раздраженно спросил он.

Губернатор чувствовал себя смятым, разбитым, знал, что сейчас скажет ненужную вещь, и все-таки сказал:

— А почему у вас дуэль была?