Группа крови: повесть, рассказы и заметки

А при демократии обычной, безо всяких определений, то есть настоящей, людей действительно постоянно спрашивают. В ходе выборов всех уровней, социологических опросов, подсчета рейтингов. И люди сами, по собственной инициативе, постоянно отвечают даже на незаданные вопросы относительно положения вещей – в ходе митингов, демонстраций, создавая различные партии и прочие общественно-политические организации. Именно так функционирует то устройство человеческой жизни, которое, как известно, один политический мыслитель назвал «худшим, не считая всех остальных». Демократия – власть народа, большинства.

Парадокс такого общественного строя заключается в том, что придумала его и заботится о его существовании элита – интеллектуальная, духовная, художественная, а реализует масса, средний и даже низший уровень. То есть количество находится в подчинении качеству.

До поры до времени традиционные демократии, называемые буржуазными, так и жили. Мыслители, обладавшие широкими и свободными взглядами, давали народам конституции и придумывали механизмы применения демократических принципов, а обыватели пользовались этими механизмами, чтобы устроить действительность в соответствии со своими узкими и жесткими представлениями о жизненных ценностях, правилах поведения и отношениях между людьми. Идеологи и строители демократии полагали, что, давая власть большинству, они дают ему свободу. Те же, кому предлагалось стать свободными, добровольно накладывали на себя ограничения традиционной морали (возникшей задолго до демократических времен), религии (демократических религий не бывает), культурных предрассудков (без предрассудков не существует культуры)… Все люди созданы свободными и должны иметь равные возможности, утверждали отцы демократии. А дети демократии уточняли: «Уравнивает шансы полковник Кольт», – имея в виду револьвер, который действительно уравнивал шансы, но только в среде убийц. Разница между диктатурой и реальной демократией долгое время была только количественной – общество подчинялось воле либо одного смертного негодяя, имевшего лицо и имя, либо вечного безликого и безымянного большинства. Вполне естественно, что в конце концов именно демократическим путем пришел к власти в Германии совершеннейший тиран, что «демократией» (пусть пролетарской или социалистической) называла себя самая несвободная в человеческой истории политическая система – советская…

Однако все эти уроки демократии не пошли ей на пользу. И во второй половине прошлого века интеллектуалы начали совершенствовать созданную их предшественниками систему, старательно и даже весьма недемократическими методами встраивая в нее предохранитель против вырождения. Этим предохранителем стали законы и моральные установления, гарантирующие права на суверенное и нестесненное существование меньшинствам – от этнических до сексуальных. Резон в таком подходе был: права меньшинств, ставшие впоследствии основой для новой идеологии, названной «политической корректностью», создавали баланс между властью большинства и свободой общества в целом. Демократия становилась более устойчивой, нейтрализовалась заложенная в ней возможность грубого и неограниченного диктата толпы. Политкорректность поначалу можно было назвать «демократией с человеческим лицом».

Но дальше все развивалось так, как, увы, развиваются все человеческие затеи – от прекрасного замысла к не регулируемому чувством меры и потому ущербному воплощению. Права меньшинств понемногу превратились в привилегии, политкорректность сделалась, по образцу марксизма-ленинизма в СССР, официозным двоемыслием. Либерализованная демократия превратилась в медиакратию, при которой сплоченное практическими интересами сообщество либеральных интеллектуалов через средства массовой информации манипулирует общественным мнением так называемых развитых стран. Таким образом, либералы реально управляют наиболее экономически и технически развитой частью планеты.