Он оказался в ярко освещенном кафе — старомодном молочном баре с красными кабинками и сияющими стальными табуретами у стойки. Посетителями были аккуратно подстриженные ребята в куртках университетских спортивных команд и хорошенькие девушки с волосами, стянутыми в конский хвост, в длинных юбках и толстых пушистых носках. Грейсон узнал эпоху, которую пытались воспроизвести в этом ресторане: так называемые «пятидесятые». Это была культурная эпоха Мерики смертных времен, когда всех девочек звали Бетти, Пегги и Мэри-Джейн, а всех мальчиков — Билли, Джонни или Эйс. Учитель как-то сказал Грейсону, что «пятидесятые», в сущности, продолжались всего десять лет, но Грейсон с трудом мог в это поверить. Наверняка они продлились лет этак сто!
Кафешка казалась точным слепком тех времен, но была в ней какая-то странность. Потому что среди аккуратно подстриженных молодых людей то тут, то там мелькали негодники, что выбивалось из общей благостной картины. Один из них, в дизайнерски потрепанной одежде, вперся в кабинку, где ворковала влюбленная парочка.
— Сгинь! — сказал он сидевшему напротив всемериканскому Билли, крепышу в спортивной куртке. — Мы с твоей девчонкой щас знакомиться будем.
Билли, само собой, сгинуть отказался и пригрозил всыпать негоднику по первое число. В ответ тот вскочил, выволок крепыша из кабинки и принялся тузить. Крепыш во всем превосходил щуплого наглеца: и в росте, и в силе, не говоря уже о внешности; тем не менее его массивные кулаки беспомощно колотили воздух, тогда как каждый удар негодника приходился в цель. В конце концов крепыш, подвывая от боли, сбежал, бросив подружку, на которую, казалось, подвиги тощего агрессора произвели изрядное впечатление. Негодник уселся рядом с ней, и она влюбленно прильнула к нему, как будто они были уже век знакомы.
За другим столиком негодница принялась обзывать нехорошими словами симпатичную девушку в розовом свитере. Конфронтация закончилась тем, что негодница ухватилась за розовый свитер и разорвала его. Милашка не оказала сопротивления, лишь спрятала лицо в ладонях и разрыдалась.
А в дальнем конце помещения заныл очередной Билли — он только что проиграл в бильярд все папины деньжата какому-то безжалостному негоднику, который безостановочно осыпал беднягу издевками.
Да что за чертовщина тут творится?!
Грейсон присел у стойки, желая лишь одного — исчезнуть в черной дыре своей шевелюры и оставаться там, пока не разберется, что за спектакль разыгрывается вокруг.
— Чего желаете? — спросила жизнерадостная барменша. На ее униформе красовалось вышитое «Бэбс».
— Ванильный шейк, пожалуйста, — ответил он. Кажется, в таком месте положено заказывать именно это. Или как?
Барменша ухмыльнулась.
— Надо же, «пожалуйста». Здесь это слово услышишь нечасто.
Бэбс подала ему коктейль, сунула в стакан соломинку и сказала:
— Угощайся!
Вопреки желанию Грейсона оставаться незамеченным, рядом уселся другой негодный. Парень был до ужаса тощий, просто скелет какой-то.
— Ванильный шейк? Да ладно! — сказал он.
Грейсон покопался в себе, чтобы найти там верную манеру поведения.
— А че не нравится? Щас как плескану его тебе в рожу, а сам возьму другой.
— Не-е-е, — сказал Скелет. — Ты ж не в меня должен его плескать.
Парень подмигнул — и все наконец встало на свои места. До Грейсона дошло, что происходит в этом заведении и зачем оно придумано. Скелет пялился на него в ожидании, и Грейсон сообразил, что если он хочет влиться в среду — стать здесь по-настоящему своим — ему надо поступать, как здешние завсегдатаи. Поэтому он подозвал Бэбс и сказал ей:
— Слушай, мое пойло — дрянь!
Бэбс уперла руки в бока.
— И что прикажешь с этим делать?
Грейсон потянулся к стакану. Он хотел лишь опрокинуть его и залить стойку, но не успел: Скелет схватил стакан и выплеснул содержимое на Бэбс. Липкая масса заляпала униформу, коктейльная вишенка застряла в нагрудном кармашке.
— Он сказал, его шейк дрянь! — выпалил Скелет. — А ну гони другой!
Бэбс, с униформы которой капала ванильная жижа, вздохнула:
— Сейчас, — и отошла, чтобы приготовить новый коктейль.
— Вот как надо! — сказал Скелет и представился: Резак. Он был чуть старше Грейсона, слегка за двадцать, но по каким-то смутным признакам чувствовалось, что это не первая его молодость.
— Что-то я раньше тебя здесь не видел, — сказал он.
— Исполнительный Интерфейс прислал меня сюда с севера, — ответил Грейсон, поражаясь, что может не сходя с места выдумать небылицу. — Я там слишком набузил, вот Грозоблако и решило, что лучше бы мне начать по новой.
— Побузить в другом месте, — согласился Резак. — Правильно.
— А этот кабак не такой, как те, куда я раньше ходил, — сообщил Грейсон.
— Да вы там, на севере, от жизни отстали! ЛАЖА-клубы — самый последний писк в нашем городе!