Грозовая степь

— Шибко завлекательно. Силов не было до вас добежать.

— Ладно, мы тебе припомним, — пообещал я.

— Ух и люблю книжки читать, — сказал Федька, нисколько не обращая внимания на наше возмущение. — Заливисто читаю.

И посыпались из него слова, как грибы из лукошка: «Дункан», «пираты», «воздушный шар»…

— Эх, сесть бы на воздушный шар и полететь бы! — мечтательно закатил глаза Федька. — Лететь, лететь бы — и на остров прилететь! Там бы жили себе и пиратов бы ждали. Я бы главный был, этим… как его? Смитом. А ты бы, Ленька, — негром, а Степка бы — каторжником Айртоном.

— Чего это ты меня — каторжником! — рассердился Степка. — И почему это ты главный, а не я?

— Потому, что я книжку читал, — резонно ответил Федька, — а не ты. И не знаешь, что делать надо по книге.

— Все равно не хочу быть каторжником, — сказал Степка, — я Чапаевым хочу быть.

Мне тоже совсем не хотелось быть каким-то негром. Я тоже хотел быть Чапаевым или, на худой конец, Петькой-ординарцем. Так мы в тот раз и не договорились, кто кем будет, но мысль куда-нибудь полететь крепко засела в нас. Полететь не полететь, а вот пойти до гор, что синели на горизонте, стало просто невтерпеж. И однажды встали мы спозаранку, захватили по горбушке хлеба, нащипали луку на грядке, сольцы завернули в тряпочку и — айда! — пошагали.

Что там за синими горами, за широкими долами? Неведомые страны с индейцами, что носят орлиные перья в волосах? Океан-море? Острова с пальмами и обезьянами? Мир велик и удивителен! И все хочется видеть.

Мы уже порядком устали, съели на ходу и горбушки хлеба, и лук, а горы не придвинулись ни на капельку.

— Мерещатся они, — угрюмо говорит Федька. — До бесконца-краю идти надо.

— Настоящие они, только идти больно долго, — отвечает Степка.

— Отдохнем тогда, — предлагает Федька и первым заваливается в траву на опушке березовой рощицы.

Лежим задрав ноги. Степка поглядывает на Федьку, и на губах его притаилась плутоватая улыбка. А Федька мечтательно уставился на небо и грызет длинную травяную былку.

— Федьк, а Федьк, — держит Степка в руках одуванчик, — закрой глаза, а рот открой — фокус-мокус покажу.

Федька подозрительно косит глазом, перестает грызть былку. Федька страсть как любит фокусы, но Степке он не доверяет. Однако желание узнать фокус настолько велико, что он забывает о предосторожности и до ушей растворяет рот, на совесть зажмурив глаза. Степка быстро сует в рот одуванчик. Федька плотно прихлопывает губы, а Степка медленно вытягивает уже оголенный стебелек. Федька ошалело хлопает глазами и начинает ругаться; изо рта летят мокрые парашютики от одуванчика.

— Я бы его целым вытащил, — говорит Степка. — А ты дверки-то захлопнул. Испортил фокус.

Федька лезет на Степку с кулаками, тот увертывается. Потом они сопят, стараясь свалить друг дружку, но никто не пересиливает.

— Погоди, еще закукарекаешь у меня, — обещает Федька, отдуваясь.

Мы знаем, чем он грозит. Гипнозом. Федька хочет стать гипнотизером. Для этого, утверждает он, надо не мигая просмотреть час в одну точку. Глаза от этого станут пронзительные, и все подчиняться будут. Придешь, к примеру, в сельпо, глянешь на продавца и про себя скажешь: «Дай килограмм конфет». Он тебе и отвалит, в бумажках или леденцов в жестяных баночках. И не за деньги, а так просто, за здорово живешь. Он даже помнить не будет. Затмение найдет.

Мы все усердно упражняемся в гипнозе. Но через две-три минуты глаза начинают слезиться — и сморгнешь. А сморгнул — всё. Начинай сначала. Час не моргать надо.

Федька говорит: «Упертый я человек, сделаюсь гипнозом». Мне и Степке он говорит, что все равно ничего у нас не выйдет. Для гипноза надо иметь черные глаза. А у Степки глаза голубые, у меня — серые, и только у Федьки — черные. И вообще Федька черный, как грач, а Степка — белобрысый, а я — какой-то средний, ни черный, ни белый.

— Заставлю без штанов в крапиве сидеть! — грозит Федька.

Но Степка уже занят другим. Он ободрал с прутика кору и воткнул его в муравьиную кучу. Прутик враз покрылся муравьями. Степка стряхнул их и с наслаждением стал слизывать с прутика капельки муравьиного сока. Мы тоже следуем его примеру и лакомимся кисленьким соком.

— А ударила бы сейчас золотая молния, — говорит Федька, — и мы бы нашли ее. Вот было бы здорово!

Да, хорошо бы такую молнию найти. Мы бы сразу мастерами на все руки стали, аэроплан бы сделали и летали бы на нем, а зареченские лопнули бы от зависти. А еще бы… еще бы что? Еще бы рогатки сделали, которые без промаха бьют — только камушек вложи и натяни, а там он сам полетит куда надо. Еще мост новый через Ключарку построили бы, как отец мечтает, и тракторов бы в колхоз наделали, и всех бы кулаков — под ноготь.

— Где это Воронок скрывается? — спрашивает Степка, глядя в глубь березовой рощицы.

Мысль о Воронке давно волнует каждого из нас, но мы не признаемся друг дружке. Степка первым высказывает общее опасение. Федька даже бледнеет при упоминании этого имени, и глаза его испуганно округляются.