Грозное лето (Солдаты - 1)

Пинчук с Кузьмичом всю ночь возили снаряды для артполка и возвратились к себе в роту лишь с восходом солнца. Распрягая лошадей, Кузьмич заметил, что одна из них, с обрубленным ухом, его любимица, понуро опустила длинную красивую морду и, против обыкновения, не подняла ее, когда он снимал хомут. Испугавшись, Кузьмич обежал кругом кобылицы и только теперь увидел рану на ее задней ноге. Осколок снаряда разворотил ляжку.

-- Маруська, милушка ты моя... Как же это... а? Что же ты молчала, красавица моя одноухая, глупая ты моя?.. -- шептал ей в горячие ноздри Кузьмич. Старик нервно кусал левый ус, растерянно разводя руками.

-- Якого ж биса ты стоишь? -- прикрикнул на него Пинчук, поглаживая свой голый, бритый череп. -- Ветеринара зови!..

Дивизионный ветпункт находился недалеко, и через полчаса, сопровождаемый Кузьмичом, оттуда явился старшина-ветфельдшер. Осмотрев раненую лошадь, он тотчас же приступил к делу. Кузьмич стоял рядом и изо всех сил старался разжалобить "доктора", как он льстиво называл ветфельдшера.

-- Вы только подумайте, товарищ доктор, -- дышал беззубым ртом Кузьмич в фельдшерское ухо, -- ведь слово дал я своему председателю колхоза сохранить и в целости доставить обратно же... А тут такое несчастье!.. Человек вы, стало быть, ученый, коль за этакое ремесло взялись... Помогите, век буду в благодарностях...

И "доктор", в звании старшины ветеринарной службы, отвечал точь-в-точь как чеховский Курятин из "Хирургии" несчастному дьячку Вонмигласову:

-- Дела эти, старик, нам знакомые. Пустяки это... Мы -- мигом!

От обоих усачей попахивало водочкой.

Маруська своим жестким хвостом больно хлестнула по лицу нагнувшегося к ее ноге ветеринара.

-- Тпру! Ты, безухая!.. А ты что рот разинул?! -- рассердился лекарь.

-- А что я могу с ней поделать... слепни одолевают... гнус по-нашему, по-сибирски... -- робко оправдывался Кузьмич.

-- Подержи хвост!

Кузьмич послушно исполнил приказание. С его помощью ветфельдшер промыл рану, зашил ее и туго перевязал бинтом.

-- Ну, вот и все, -- сказал он, разгибаясь. -- Завтра на ветпункт приведешь.

-- Что вы, что вы, товарищ старшина... товарищ доктор! -- взмолился Кузьмич. -- Да я сам ее выхожу!

-- Ну смотри, -- примирительно сказал фельдшер. Между ними завязалась неторопливая беседа.

-- Конюхом, значит, был?..

-- Конюхом, -- ответил Кузьмич, оглядываясь вокруг. Но вместо Пинчука он заметил бегущую девушку, -- Какую-то девчонку сюда нелегкая несет, -сказал он не то себе, не то своему собеседнику. -- Никак, Верка с почты?.. Так и есть -- она, курносая. И зачем бы ей?

Бойкая, краснощекая, она подбежала к Кузьмичу и, волнуясь, спросила:

-- Иван Кузьмин, все... вернулись?

-- Это ты о ком?

-- Разведчики ваши?..

-- Вернулись.

-- Все?! -- большие черные глаза девушки умоляюще смотрели на Кузьмича.

-- Как будто все...

-- Точно?.. Иван Кузьмич, точно? Иван Куз...-- запнувшись на последнем слове, она повернулась и быстро побежала прочь, мелькая брезентовыми сапожками.

Кузьмич и недоумении оглянулся вокруг: у входа в землянку, широко и небрежно расставив ноги, стоял Сенька Ванин.

-- Ах вон оно что,-- вздохнул Кузьмич и пояснил ветфельдшеру: -Любовь, стало быть... Так-то! И война нипочем. Вот она, молодость, что делает, язви ее корень!..

Мимо, будто не замечая их, независимой, валкой походкой прошел Сенька.

-- К ней...-- без труда заключил Кузьмич и опять вздохнул:-Хорошие хлопцы, я вам скажу! Им бы жить да жить. Советская власть выпестовала их, но и избаловала сильно,-- Кузьмич неожиданно обиделся, закусил ус.-- Вот идет, шкет этакий, мимо и даже не поздравствуется. Нуль внимания!.. А того не могет понять, что его еще и на свете не было, а я уж эту самую Советскую власть защищал, кровь проливал за нее...-- голос его задрожал, оборвался, глаза быстро покраснели.

-- Ну, и их черед пришел,-- сказал ветфельдшер.

-- Черед-то черед. Это все так,-- как бы согласился Кузьмич.-- Да ить и мы опять с ними. Это, почитай, для меня уже третья большая война...

Старик умолк, пошарил в кармане, и в его руках появилась маленькая шкатулка.

-- Супруга моя,-- вынул он пожелтевшую фотографию.

-- Уж больно молода! -- удивился ветеринар.-- Жива-здорова?

-- Бог ее знает...

-- Как так?

-- Длинная история...

Кузьмич взял у старшины фотографию, спрятал ее в шкатулку и, еще раз поблагодарив ветфельдшера, пошел прочь.

-- Вера!..-- позвал Сенька, ускоряя шаг.-- Обожди же!..

Краснощекая толстушка остановилась, потом не вытерпела и побежала навстречу Ванину. Она подскочила к нему и, быстро поднявшись на носках своих брезентовых сапог, прямо с лета чмокнула его в губы.

-- Тю ты... дуреха!..-- смутился Сенька.-- Увидят же!..

-- Пусть видят!..-- сказала она с вызовом и поцеловала его еще раз. Черные глаза ее блестели.-- Ой как же я... люблю тебя, Сеня!.. А ты... а ты меня... любишь?

-- Вот еще глупости.

Она обиделась, надув губы, как ребенок. Сеньке стало жаль ее. Но неопытен был в любовных делах лихой разведчик. Неуклюже обнял ее, а поцеловать так и не решился. Пробормотал только:

-- Ох же и чудная ты... Вера!