Грозное лето (Солдаты - 1)

Комдив, будто обожженный, быстро отошел от стола, метнул взгляд в сторону молодого офицера, но ничего не сказал. Некоторое время в блиндаже было тихо. Сизов ходил хмурый и, казалось, злой. Но вот он остановился, приблизился затем почти вплотную к Марченко и спросил глухо:

-- Тяжело ранен?

-- В плечо, задета кость, товарищ генерал.

-- Когда?

-- Ночью на Донце. Вместе с саперами переправлялся.

-- Так...-- задумчиво сказал комдив. Почти сросшиеся брови генерала теперь совсем сошлись в одну линию.

"Сколько людей погибло на глазах этого сурового человека, сколько видел он раненых,-- подумал Шахаев,-- неужели всякий раз он так тяжело переживал эти потери? A может быть, Забаров ему особенно дорог?.."

После совещания генерал Сизов беседовал с полковником Деминым.

-- Жаль... Каких людей теряем! -- комдив поморщился. Лицо его вдруг стало опять сумрачным и усталым.-- Вы знаете, Федор Николаевич, как нужен был Забаров для этого дела. Именно Забаров!..

-- Знаю,-- тихо сказал Демин.

-- Вы бы, Федор Николаевич, навестили его, посмотрели, как его лечат.

-- Я уже был у Забарова,-- все так же тихо и спокойно ответил Демин.

-- Благодарю вас, Федор Николаевич,-- взгляд Сизова вдруг потеплел. Так бывало всегда, когда он начинал говорить с Деминым.-- Забаровы нам очень нужны! -- Генерал немного помолчал. Потом сказал задумчиво и тихо: -- Быстро растут солдаты. Этим, пожалуй, не потребуется тридцати лет, чтобы стать генералами. Как вы думаете?

-- Думаю, что не потребуется,-- Демин улыбнулся. Он хотел еще что-то сказать, но зазвонил телефон. Генерал поднял трубку.

-- Когда заметили?.. Двадцать минут назад?.. А почему так долго не докладывали? Ах, так! Продолжайте наблюдение и обо всем замеченном сообщайте мне немедленно. Говорите, скрылись за Лысой горой? Это что за белым камнем?.. Хорошо, наблюдайте!..

Сизов положил трубку и, обращаясь к Демину, предложил:

-- Поедем к Баталину. Там из боевого охранения очень важные сведения сообщают. Кажется, новые части у немцев появились. Надо это уточнить на месте.

Когда Сизов и Демин уже направились было к выходу, на столе вновь зазвонил телефон. Генерал вернулся.

До Демина долетели слова комдива:

-- Да, сейчас буду!

4

Вечером разведчики выстроились у своего блиндажа. Ждали Пинчука. Он почему-то задерживался.

-- Небось кресало свое потерял,-- высказал предположение Семен.

Красный и вспотевший, Пинчук выполз из блиндажа. Встал в строй. Начал оправдываться:

-- Мабуть, цилу годыну шукав...

-- Что шукав-то?

-- Та кресало ж!

-- Хо-хо-хо!

-- Ха-ха --ха!

Марченко, пeрeждав первый приступ солдатского хохота, сердито остановил:

-- Ну, довольно. Сдать документы старшине!

Уваров ждал этой минуты с какой-то смутной тревогой. Ему впервые приходилось расставаться со своим комсомольским билетом, и это было очень тяжело. Без него он вдруг почувствовал себя каким-то опустошенным, невольно хватался за карман и не находил там привычной маленькой книжечки.

Сдали свои партийные билеты Шахаев и Пинчук. Аким отдал дневник и красноармейскую книжку: больше у него ничего не было. Сенька тоже передал свой комсомольский билет. Теперь все были сосредоточенно-серьезны. Даже Семен. Разумеется, настолько, насколько могла быть серьезной его курносая физиономия.

Поправив за спинами мешки, взволнованные и молчаливые, разведчики тронулись в путь.

Старшина долго смотрел им вслед. Взгляд его остановился на документах, еще теплых от солдатских рук. Он бережно положил документы в полевую сумку и еще раз посмотрел вслед уходящим разведчикам.

Темнело. На небе появились первые звезды. Стрельба на передовой, как всегда к ночи, усиливалась. Где-то у генеральского блиндажа рассыпался гортанной трелью неисправимый оптимист-скворец. А ведь пострадал и он, насмешник горластый. Прилетел к пустому месту: ветлу, к вершине которой был прикреплен его домик, спилили дивизионные саперы. Теперь певун устроился где-то в дупле.

Траншеи глубокие -- можно было идти в полный рост. Но для Акима и они были мелки. Тот и сейчас шел пригнувшись. Это очень неудобно -- болела спина. Порой терпение покидало Акима, и тогда его голова в каком-то облезлом кроличьем малахае (перед тем как пойти в рейд, разведчики переоделись во все гражданское) медленно плыла над брустверами траншей. Акима окрикивали. Он смущался, наскакивал на какие-то ящики, падал.

-- Скоро, что ли, будет конец этим траншеям? -- ворчал Ванин, обращаясь к шедшему впереди него Уварову. Но тот промолчал. Это еще больше раздосадовало Сеньку.-- И что ты молчишь все время? -- в сердцах сказал ему Ванин. Не любил он людей неразговорчивых и, как говорил Пинчук, "сумных". Сенька нередко философствовал на этот счет: "Молчит с важным этаким видом. Будто все знает, да не хочет зря языком трепать. А раскуси такого -- просто язык у него еловый. -- И заключил: -- Не люблю молчунов".