"Много у врага новой, грозной техники, а солдаты все те же. Даже хуже тех. А у нас и техники больше. А главное -- люди, солдаты. И в этом никто нас не может превзойти. Если полк потерял всю боевую технику, он еще не погиб. Он жив, если в нем уцелели знамя и хотя бы один солдат. Это так. Орудие стреляет, пока за ним стоит боец, танк движется, пока в нем сидит солдат. А главное -- какой солдат... Впрочем, это очевидная истина. И почему я об этом думаю... Новая танковая дивизия?.. Надо проверить. Завтра же пошлю разведчиков..."
Не заметил, как заснул.
Разведчики, совершившие рейд в тыл врага, были повышены в звании. Шахаев стал старшим сержантом, Пинчук -- сержантом, Ванин и Аким -ефрейторами. Никто, кажется, так не гордился этим повышением, как Сенька. В тот же день он заставил встать по команде "Смирно" молодого разведчика Алешу Мальцева.
-- Почему не приветствуешь старших? -- строго отчитывал он его. -Перед тобой -- ефрейтор!.. Как стоишь?!
При этом он был настолько серьезен, что его никак нельзя было заподозрить в шутке.
Назревали большие события, а жизнь солдат шла своим обычным чередом. Шахаева назначили командиром отделения и вскоре парторгом роты. Сенька и Аким остались под его командой, а Пинчука поставили старшиной роты -- на этот раз уже официально. Таким положением вещей остались довольны все, и в особенности Пинчук; наконец-то в его руки попало настоящее хозяйство! Не дожидаясь дополнительных указаний, он немедленно приступил к делу. По акту, как и полагается, начал принимать все ротное имущество от Ивана Кузьмича, старого рыжеусого солдата-сибиряка, временно исполнявшего обязанности старшины.
-- Кузьмич, -- обращался к нему по-граждански Пинчук, вынимая из мешков собранное для стирки солдатское белье. -- Одной пары не хватает. Ты не того... не позычив кому-нибудь?
-- Что вы, товарищ сержант! Как можно! -- обижался Кузьмич. -- Что я, враг себе? Давай еще раз пересчитаем.
-- Давай, давай, -- соглашался Пинчук и начинал заново перебирать белье. -- Тильки як що не хватит...
Однако при повторном подсчете белье находилось: в бережливости и честности Кузьмич нисколько не уступал самому Пинчуку. Был вот только малограмотен Кузьмич, да на водчонку слабоват; если бы не это, быть бы Ивану Кузьмину старшиной роты или кладовщиком, на худой конец. А сейчас он служил ездовым. Под его началом находились две добрые сибирские лошади да ладно сколоченная пароконная повозка. К обязанности ездового Кузьмич относился в высшей степени добросовестно. Во всей дивизии не сыскать такой справной сбруи и таких сытых лошадей, как у Кузьмича. Зная его исполнительность и честность, старшина роты доверял ему возить продукты с ДОПа* -- предприятие, как известно, связанное с немалыми соблазнами. Во все важные поездки новый старшина отправлялся только с ним. По дороге Кузьмич рассказывал ему о своей жизни, о том, как несладко сложилась она у него с самых молодых лет.
* Дивизионный обменный пункт.
Женился Кузьмин в четырнадцатом году на деревенской красавице Глаше. Но не довелось ему пожить с молодой женой как следует. Царь начал войну с Германией. Забрали молодца. Больше трех лет мыкал горе по окопам, кормил вшей то под Перемышлем, то под Варшавой, то в Восточной Пруссии. А потом четыре года участвовал в гражданской. Возмужал, окреп, заматерел. Всюду побывал -- на юге и на севере. Лихим кавалеристом мчался по родной сибирской земле по пятам адмирала Колчака. Первым из всего эскадрона ворвался в родную деревню. Вихрем пронесся по улице, сверкая саблей и пришпоривая обезумевшего коня, сбрасывавшего по дороге ошметья кроваво-белой пены с оскаленного в дикой ярости рта. У своего дома стальными мускулами натянул поводья -- была в молодости силушка в Кузьмичовых руках! -- поднял на дыбы храпевшего жеребца, гаркнул весело:
-- Глаша, встречай гостя!
Но не выглянула Глаша в окошко, не вылетела, разметав руки, во двор. Молчанием встретила его родная хижина. Соскочил с коня. Вбежал в хату с недобрым предчувствием. Комната с умолкнувшими часами-ходиками на бревенчатой стене и темным образом Николая-чудотворца в левом углу пахнула на молодого хозяина нежилью. Лихая весть ожидала Ивана: его белолицая Глаша ускакала с белогвардейским чубатым казаком, который -- второпях, должно быть, -- и фотографию свою оставил на столе. Взглянул Кузьмич на карточку, и сердце заныло: красив, подлец...
Гнался за Колчаком до самого Иркутска, потом до Маньчжурии доскакал, -все думал догнать того казака, да поздно, видно, уж было...