Ружье при выстреле дергалось и больно ударяло по шее молодого красноармейца. Он тихо вскрикивал, но продолжал стоять. А сапер как бы весь сросся с ружьем, подводя его ствол под ревущую цель. Бегут короткие секунды. Набатом стучит в висках кровь. На суженные зрачки стремительно падают желтые крылья... увеличиваются, растут черные, тщательно выведенные кресты. Самолет мчится вниз, словно хищник на свою жертву,-- так падает ястреб на притаившуюся в траве куропатку... Темными каплями отделяются от него бомбы и косым свистящим дождем летят к земле. Самолет почти достиг земли и стал задирать нос кверху. Палец солдата плавно нажал на спуск. И... опять промах!.. Сапер, весь дрожа от ярости, бессильно опустился на дно ямы. А когда он снова посмотрел на небо, то увидел медленно уходящий бомбардировщик противника.
Сапер помутневшим взглядом уставился на маленького солдата.
-- Ну?..-- глухо выдавил он.
-- Что "ну"?.. Говорил -- бесполезно из бронебойки-то по нему!..
-- Стрелять в них надо из всего, что стреляет. Понял? -- все еще перекипая, заметил сапер, карабкаясь из ямы.
У дороги уже царило оживление.
-- Эй, товарищи! Подымайсь! Подкрепление пришло,-- прозвучал чей-то веселый голос.-- Моральный дух.
Причиной оживления была неожиданно появившаяся кухня. Бойцы уже толпились возле дышащего вкусным горячим паром котла и получали свои порции.
Подошли к кухне и сапер с молодым и оказавшимся очень заботливым бронебойщиком. Маленький боец прежде всего обежал вокруг котла, украдкой от повара наполнил водой флягу, затем подставил свой, не отличающийся особой чистотой котелок под поварской черпак.
-- На двоих да погуще. Вот для этого товарища,-- указал он на молчаливого и сурового своего спутника.-- Это он стрелял по самолету.
Повар, толстущий малый, ответил молчанием, однако котелок молодого красноармейца он наполнил жирным, напаристмм супом, в котором плавали большие куски мяса.
-- Спасибо, дорогой,-- поблагодарил бронебойщик повара и уселся рядом со своим новым другом у дороги, свесив ноги в кювет.-- Прочтем? -- обратился он к саперу.
-- Что это у тебя? -- спросил тот, заметив в руках бронебойщика небольшой лист.
-- "Дивизионка". Чтецом я в своей роте был,-- пояснил маленький солдат и выразительно, внятно, как диктант, прочел саперу последнюю сводку Совинформбюро. Вести с Юго-Восточного фронта были неутешительны, и бойцы долго молчали.-- Хочу к вам в саперы. Возьмете? -- спросил бронебойщик и выжидающе посмотрел в хмурое лицо молчаливого сапера.
Сапер не спеша прожевал мясо, смахнул с губ крошки и отрицательно покачал головой.
-- Нет.
-- Почему? -- удивился маленький боец.
-- Ну какой из тебя сапер? Если ты в свое ружье плохо веришь, то саперная лопата и вовсе придется тебе не по нраву.-- Солдат помолчал, посмотрел на обиженного красноармейца, и ему вдруг стало его жалко: -- А почему ты один?..
-- Взвод наш погиб на Дону,-- горько сообщил боец, и саперу показалось, что бронебойщик может расплакаться.
-- Ну, хорошо,-- сказал он,-- я поговорю с командиром... Зовут-то тебя как?
-- Василий. Вася Пчелинцев.
-- Ну, а я -- Уваров. Будем, значит, знакомы.
Сeнька внимательно выслушал рассказ Уварова.
-- Как только не встречаются люди на войне,-- сказал он с необычайной для него серьезностью.-- Ну и что ж, хороший из Пчелинцева сапер получился?
-- Очень даже хороший. А ты что, знал, что ли, его? -- вдруг спросил Уваров, заметив какое-то странное выражение лица Сеньки.
-- Встречались как-то...-- уклончиво проговорил Ванин.
Оба замолчали.
Тут же, на поляне, заботливый Пинчук проверял свои продовольственные запасы. На поясном ремне у него висела фляга. Подошедший Сенька не мог оторвать взгляда от этого грешного сосуда. Пинчук ему погрозил: не время, мол, об этом думать -- всему свой черед.
Подсел к Пинчуку и Уваров. Сапер все время присматривался к Петру Тарасовичу. Этот кряжистый полтавчанин с первых минут расположил к себе Уварова. Якову казалось, что Пинчук никогда не может сделать необдуманного шага. Нравилось ему и то, что Петр Тарасович все время покрикивал на отчаянного и легкомысленного, по понятиям Уварова, Сеньку. И Яков никак не мог уразуметь, почему не Пинчук их командир, а молчаливый и как будто даже робкий Шахаев, который, как думалось Уварову, словно боялся своих подчиненных. Вчера Яков даже сказал об этом шагавшему впереди него Пинчуку. Тот остановился, вскинул мохнатые брови.
-- Ты ще ничого нэ розумиеш, Уваров. Шахаев -- добрый командир, голова в него свитла. С ним не пропадешь. С ним, як и с Забаровым, мы ни разу не возвращались без "языка".
-- А с Марченко? -- спросил Уваров.-- С лейтенантом тоже без "языка" не возвращались?
-- Пид Сталинградом -- да. А зараз -- було дило...-- Пинчук немного смутился. Видимо, он решил, что так говорить о прославленном командире не полагается, и поспешил исправить положение: -- Но Марченко -- теж добрый командир. Храбрийший и вообще.
Тут он запнулся и умолк.
Уваров внимательно смотрел на большие руки Пинчука, заботливо укладывавшие в мешок продукты.