Забаров шумно вздохнул. Надо было бы ему объясниться с девушкой как следует, но не решался: не знал, как отнесется Зинаида Петровна к его признанию.
Когда она в следующий раз подошла к нему, Федор, хмурясь и краснея, заговорил быстро и сбивчиво:
-- Вот что, Зина... Давай обсудим это...
-- Ты о чем? -- вспыхнув, она резко повернулась и, не оглядываясь, пошла от станка.
Потом началась война.
Федор на третий же день ушел на фронт. С Зиной он даже нe простился. "Для чего ее видеть,-- думал он,-- не любит ведь. Теперь-то уже это ясно. Просто так -- знакомые". Правда, через две недели он получил от нее письмо. Но в нем опять никакого намека на любовь. Деловое письмо о заводе, об оставшихся на нем товарищах Федора. Зачем только она пишет ему о них? Будто сами не могут написать. Забаров так ей и ответил. А она в следующем письме его спросила: о ком же ей писать? О себе? Так это ему неинтересно...
Что она -- смеется? О ком же ему хочется знать больше всего на свете, как не о ней?! Об этом он хотел написать ей немедленно. Но когда взял карандаш, вдруг передумал, будто испугавшись чего-то. После этого еще несколько раз собирался написать ей о своем большом чувстве, но так и не решился.
Она, между прочим, писала: "Говорила же я тебе, что мой рассказ о моей особе будет для тебя неинтересен. Так оно и есть. Ты даже писать перестал".
А как он будет писать ей? Любит, конечно, он ее здорово. А она?.. Забаров хорошо помнил, как Зинаида убежала от него, когда он пытался объясниться. Нет, не будет он ей писать, ни за что не будет!..
-- И сейчас не пишешь? -- спросил Гунько.
-- Нет.
-- Ну и дурак.
Забаров лежал на дне оврага, вверх лицом, в расстегнутой и порванной во многих местах гимнастерке.
На волосатой его груди проступало татуированное изображение орла, державшего в когтях какую-то жертву. После этой исповеди Федор здорово изменился: в глазах оттепель, сосредоточенность сменилась глубокой и тихой задумчивостью. Даже складок на лбу стало как будто меньше. Темно-русые мягкие волосы, откинутые назад, рассыпались по земле.
-- Слушай, Федор, -- надевая на планшет резиновое кольцо, снова обратился к Забарову Гунько. -- А ведь ты зря ей не пишешь.
-- Конечно, зря,-- неожиданно согласился Федор. -- Неделю тому назад получил от нее еще письмо...
Он вдруг вскочил на ноги и, огромный в сгустившихся сумерках, взбудораженный, стал ходить по оврагу.
Таким его видели впервые.
Недалеко от бойцов, в том же рву, находилась с двумя детьми молодая темноволосая женщина. При налетах немецких бомбардировщиков она хватала ребятишек и, как клушка, укрывала их под собой. Сейчас она подошла к солдатам.
-- Гляжу я на вас, товарищи красноармейцы, который уж день сидите тут. Проголодались, наверно. Пока тот нечистый не прилетел, сходили бы наверх. Погребок там есть возле моей хаты. В левом углу, под кадкой, сало зарыто. Покушали б. Сходите. Сама-то я боюсь. Детишки у меня...
-- Спасибо. Мы сыты. Своим ребятам поберегите.
-- Да я уж с ними как-нибудь перебьюсь.
Сверху послышалась стрельба. Немцы, поддержанные танками, снова пошли в контратаку. Федор схватил автомат и широким шагом пошел впереди бойцов навстречу врагу.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Большая танковая группа, форсировав Днепр южнее Кременчуга, внезапным ударом опрокинула неприятеля и, вырвавшись на оперативный простор, устремилась на юго-запад Правобережной Украины.
Удар танкистов облегчил положение наших войск на бородаевском плацдарме. Гитлеровцы стали сдавать одну позицию за другой, и вскоре отступление немцев на этом участке фронта приняло характер бегства. Гвардейская армия, отстоявшая бородаевский плацдарм, преследовала их по пятам. Танкисты стремительно рвались вперед. Они все глубже и глубже вбивали клин во вторую линию вражеской обороны в Заднепровье. Головные танковые батальоны подходили уже к Кривому Рогу, когда случилось самое неприятное, что может только случиться с танкистами на войне: кончилось горючее, вышли боеприпасы. Оторвавшись на несколько десятков километров от пехоты, танки застряли в непролазной грязи, остановились и в довершение всего были отрезаны немцами у основания клина, где-то под Ново-Прагой.
Гвардейскую сталинградскую армию спешно бросили на помощь танкистам. Смяв оборону противника, она вскоре соединилась с танковой группой.
Дивизия генерала Сизова, входившая в состав этой армии, заняла оборону в районе Ново-Стародуба и Александровки. Штаб ее разместился в небольшом селении, носящем привлекательное название Веселая Зорька, хотя в нем было совсем не весело: немцы каждый день бомбили поселок. Прибыли сюда вечером, а устроились лишь к полуночи: не хватало домиков для размещения всех отделов и штабных подразделений.
Разведчики сидели в глубокой балке, разделявшей поселок на две равные части, и нетерпеливо ждали возвращения Пинчука, который выхлопатывал помещение для своих бойцов; Марченко и Забаров находились у начальника.
Из селения долетала соленая брань квартирьеров, рыскавших по дворам. Иногда подавал свой голос и Пинчук.