Читаем Гроздь полностью

Гроздь

Первые сборники стихов Владимира Набокова (В. Сирина) критика оценила очень низко. Основной удар пришелся по сборнику «Гроздь». Рецензенты — Александр Бахрах, Константин Мочульский — наперебой обвиняли молодого поэта в творческой незрелости и подражательности (прежде всего А. Фету и А. Блоку), выделяя в качестве главного недостатка его лирики «чисто внешний подход к миру, бедность внутренней символики, отсутствие подлинного творческого огня» (Глеб Струве). «У стихов Сирина большое прошлое и никакого будущего» (Константин Мочульский) — таков был жестокий приговор критиков. Лишь один рецензент (Владимир Амфитеатров-Кадашев, товарищ Сирина по литературному объединению "Братство круглого стола") дал безусловно положительный отзыв на уже изрядно пощипанную и побитую "Гроздь".

Владимир Владимирович Набоков

Поэзия / Стихи и поэзия18+

ГРОЗДЬ<a l:href="#n_1" type="note">[1]</a>

Посвящается памяти моего отца

I. ГРОЗДЬ“Кто выйдет поутру? Кто спелый плод подметит…”Кто выйдет поутру? Кто спелый плод подметит? Как тесно яблоки висят!Как бы сквозь них, блаженно солнце светит, стекая в сад.

И, сонный, сладостный, в аллеях лепет слышен: то словно каплет на песоктяжелых груш, пурпурных поздних вишен пахучий сок.

На выгнутых стволах цветные тени тают, на листьях солнечный отлив…Деревья спят, и осы не слетают с лиловых слив.

Кто выйдет ввечеру? Кто плод поднимет спелый? Кто вертограда господин?В тени аллей, один, лилейно-белый, живет павлин.

1922

“Придавлен душною дремотой…”Придавлен душною дремотой,я задыхался в черном сне.Как птица, вздрагивало что-тонепостижимое во мне.

И возжелал я в буйном блескесвободно взмыть, — и в сердце былтяжелый шорох, угол резкийкаких-то исполинских крыл.

И жизнь мучительно и чудновся напряглась и не моглаосвободить их трепет трудный —крутые распахнуть крыла.

Как будто каменная сила —неизмеримая ладонь —с холодным хрустом придавилаих тяжкий шелковый огонь.

Ах, если б звучно их раскинуть,исконный камень превозмочь,громаду черную содвинуть,прорвать глухонемую ночь, —

с каким бы громом я воспрянул,огромен, светел и могуч!Какой бы гром в ответ мне грянулиз глубины багряных туч! “Есть в одиночестве свобода…”Есть в одиночестве свобода,и сладость — в вымыслах благих.Звезду, снежинку, каплю медая заключаю в стих.

И, еженочно умирая,я рад воскреснуть в должный час,и новый день — росинка рая,а прошлый день — алмаз.“Из блеска в тень и в блеск из тени…”Из блеска в тень и в блеск из тенис лазурных скал ручьи текли,в бреду извилистых растенийовраги вешние цвели.

И в утро мира это было:дикарь, еще полунемой,с душой прозревшей, но бескрылой, —косматый, легкий и прямой, —

заметил, взмахивая луком,при взлете горного орла,с каким густым и сладким звукомосвобождается стрела.

Забыв и шелесты оленьи,и тигра бархат огневой, —он шел, в блаженном удивленьеиграя звучной тетивой.

Ее притягивал он резкои с восклицаньем отпускал.Из тени в блеск и в тень из блескаручьи текли с лазурных скал.

Янтарной жилы звон упругийнапоминал его душепризывный смех чужой подругив чужом далеком шалаше.“Я на море гляжу из мраморного храма…”

Перейти на страницу: