Гром победы раздавайся!

До сих пор решалась судьба Брусилова, имевшего огромную известность в народе и пользовавшегося величайшим уважением подчиненных — и одного из немногих, целиком и полностью поддержавших заговор против императора. «Политикам в армии не место» — Кирилл думал, применить ли и к творцу Луцкого прорыва старинное правило.

Вот-вот должен был грянуть ответ армии и «общественности» на такие перестановки в командовании, хотя Кирилл надеялся, что он так же быстро и затихнет: ну что это по сравнению с отречением Николая и созданием «правительства доверия»? Людская молва подхватит новость, пережует и выплюнет, дабы тщательней перемыть косточки регенту и юному императору…

И все же не о том думал Кирилл: вновь внимание Сизова оказалось приковано к одинокому Николаю, безмолвно прощавшемуся с Алексеевым. Отрекшийся император все еще не покинул Ставку, да и кто бы ему позволил это? Тем более регент хотел, страстно желал по душам поговорить с самодержцем…

ГЛАВА 3

В Ставку постепенно прибывали один за другим главнокомандующие всеми фронтами и флотами вместе с начальниками штабов. Такое случалось довольно-таки редко, поэтому сразу поползли слухи, что намечается что-то поистине грандиозное. Кирилл с самого утра ощущал небольшое волнение. Здесь, в Могилеве, история снова немного меняла свой бег. И неизвестно, к добру или к худу…

Александр Васильевич Колчак живо обсуждал обстановку на Кавказском фронте и планы Босфорской операции в заполненном купе. Здесь был и извечный спутник адмирала, флаг-капитан Смирнов, и Николай Николаевич Юденич, показавшийся адмиралу спокойным, рассудительным, даже слегка медлительным собеседником. Однако новый начальник Штаба Ставки поражал своими точными, емкими, правильными мыслями о расстановке сил на Восточном фронте и отнюдь не оптимистичными взглядами на будущее. Юденич сомневался в успехе общего наступления.

— Всему виной, дорогой мой Александр Васильевич, отвратное состояние снабжения. Наши солдаты брали Трапезунд и Эрзерум без теплой одежды, думая, как бы сберечь последние патроны. Кавказскую армию вообще обходят стороной интенданты, по моему скромному мнению. В армии скоро может начаться голод, плохо обстоит дело с одеждой, транспортом, финансами. Чудо, что русский человек — такой стойкий, терпеливый, иначе бы давно мы оказались в той же ситуации, что и французы на Марне. Германец бы стоял верстах в двадцати от Петербурга и в сорока или тридцати — от Москвы. Но эти, с позволения сказать, союзники нам бы не помогли, как мы — им. Вспомните пятнадцатый год. Они не сделали ничего, чтобы облегчить наше положение, как и в четырнадцатом, так и в прошлом году. Абсолютно ничего. Даже сейчас эти «красные мундиры» боятся, что мы победим турок на Персидском фронте и выйдем в Месопотамию. Думаю, если наша кавалерия окажется под Багдадом, Георг заключит мир с Вильгельмом, Фош капитулирует, и мы окажемся один на один с Центральными державами. Союзники боятся нашей победы. Да, это в голове не укладывается, но они не хотят, чтобы мы победили.

Юденич поглаживал свои усы, всматриваясь в пейзаж за окном. И все вспоминал Батум и Эрзерум. Слишком много сил было потрачено, чтобы выдавить турка с Кавказа. Но еще немного, еще чуть-чуть…

— Однако же, Николай Николаевич, не будьте столь резки в своих выводах. Да, у англичан с молоком матери впитывается мысль о том, как бы посильнее досадить нашей стране. Это еще с самого Петра пошло. Они нас боятся, эти пунктуальные лорды и вежливые джентльмены, эти patroni vulgari, — взял слово генерал-лейтенант Иван Георгиевич Эрдели. На него как снег на голову свалился пост начштаба Кавказской армии, которую регент начал преобразовывать в Кавказский фронт. Лихой кавалерист, Эрдели боялся, что погибнет от скуки и бумажной работы на новом посту, хотел высказать Кириллу Владимировичу все соображения по этому поводу (не зря у регента который день нещадно горели уши), и все-таки приказ — это приказ.

Худой, подтянутый, с узким лицом, темноволосый, с небольшой залысиной и куцей эспаньолкой, Иван Георгиевич разительно отличался от Юденича. Но в понимании того, что они ни черта не понимают в причинах, сподвигших великого князя назначить их на новые посты, Эрдели и Николай Николаевич абсолютно сошлись.

— Да, боятся, но мы им еще нужны. Франция без нашего участия в войне тут же будет оккупирована, и эта оккупация будет пострашней, чем в семьдесят первом. Там может начаться нечто похуже, нежели Парижская коммуна. Англия боится нашего выхода из войны не меньше, а даже больше, чем нашего в ней участия. Это полнейший бред, господа, но этот бред — сущая правда!

Эрдели тяжело вздохнул, разводя руками.

— Господа, это не бред, это — война. И мы должны стойко терпеть все препятствия на пути к победе, — заметил Александр Васильевич. — Здесь есть кое-что превыше человеческого понимания.