Гром победы раздавайся!

«Прошу защищать от любого вмешательства, будь то даже американское и японское, в дела золотодобычи и отправки добытого на приисках золота морским путем либо сухопутным. Должно пресекать все попытки союзнических контингентов или кораблей приближаться как к приискам, так и к грузовым кораблям. В первую очередь следует обращать внимание на защиту именно хранилищ золота от прежде всего японских сил. Не возбраняется применять силу против всякого посягательства, даже союзнического, на таковые склады, корабли, прииски и так далее».

Сизов надеялся, что не опоздает: средства понадобятся ему в ближайшее же время. Хотя… Союзники вряд ли их отдадут. Пожадничают, найдут всевозможные поводы отговориться, задержать. А там и революцию еще сделают. Ту же Марию Федоровну посетили представители английской короны перед смертью. Выразить свои пожелания поскорее выздороветь — и попросить «предоставить с целью сохранения» шкатулку с драгоценностями. И потом вправду хранили. В короне английских королев те самые драгоценности и сверкали с тех пор, в целости и сохранности…

Но Кириллу нужны денежные средства. Любые средства. Все-таки Болгария и Турция…

Темной-темной ночью, которая была даже черней, чем в «страшилках» для детей, рассказываемых у костра или в сумраке спальни, вспенилась морская вода у самого анатолийского берега. Из ночного моря показалась какая-то махина, похожая на первый взгляд чем-то на «царь-рыбу». Только вот вместо чешуи эта рыбина была из металла. Русская субмарина поднималась из глубин Черного моря.

Через несколько минут от субмарины отделилась маленькая тень — лодка. Тяжело сидевшая в воде, наполненная доверху какими-то ящиками, она плыла вперед. Только тихо-тихо шлепали весла по морской глади.

Пустынный турецкий берег спал. Хотя на гребнях и возвышались укрепления, ночью казавшиеся неприступными, но при первых же лучах солнца можно было в них разглядеть прорехи, запустение — и безлюдность. Сражение за Дарданеллы обескровило турецкую армию, немцы целый корпус, элиту, забрали в Галицию, Кавказская армия давила с востока, вот-вот грозясь похоронить навсегда уверенность Порты в безопасности Царьграда и центральных провинций со стороны Малой Азии…

Лодка стукнулась о берег. Сидевшие в ней заволновались, засуетились, четверо остались вытаскивать ящики на песок, а еще двое взошли на гребень холма напротив места высадки.

— Сергей, видишь хоть что-нибудь, а? — шепотом спросил один из разведчиков, залегая возле особо раскидистого кустарника, чтобы посторонний глаз не заметил русского офицера.

— А бес его разберет. Ничего не видать. Вдруг не там высадились, а? — гнусавил второй, с короткими усиками. Ему постоянно хотелось почесаться: с непривычки к «штатской» одежде, кафтану турецкого крестьянина. Но конспирация есть конспирация, ничего не поделаешь.

— Нет, все верно… Так, ложись. Кто-то идет. Замолкаем.

Оба бухнулись в грязь. Тот, одолеваемый чесоткой, Сергей Минаев, поморщился. Эх, вот такая доля у засланца…

Вскоре послышались звуки шагов. Свет фонаря, кое-как разгонявшего ночную тьму вокруг, озарявший потихоньку превращавшиеся в руины турецкие укрепления.

Оба разведчика напряглись. Рука Минаева легла на револьвер, а его спутника, Фрола Алифанова, из кубанцев, на рукоятку ножа, запрятанного за голенищем сапога.

Свет все приближался. Можно уже было разобрать и турецкую речь. Двое человек. В форме армии Порты. Правда, форма была помятой, старой, давным-давно «просившейся на пенсию»… Не уступали по боеготовности и винтовки. Минаев едва удержался от того, чтобы не присвистнуть: старенькие «мартини-маузер» аж тысяча восемьсот семьдесят первого, только ствол отличался, да мушка, да еще справа от ствольной коробки указатель приделали: если он был направлен вверх — значит, ударный механизм взведен. Похоже, переделка. Сергей припомнил, что им показывали такие вот винтовки в Одессе, в училище, где готовили к высадке на турецкий берег. Переделали эту винтовочку под новый патрон да скорострельности прибавили, что берданка бы позавидовала. Только вот никто не додумался, что давление у этой винтовки будет не как от дымного пороха, а от современного патрона, раза в два сильнее. Так что при любом «удобном» случае, этак после второй сотни выстрелов, эта винтовка начинала ломаться. Патрончик мог и внутри ствола взорваться…

Вот патруль приблизился. По щеке Минаева потекла струйка пота. Все тело зудело, а пуще всего — руки, револьвер так и просился в руки. Фрол боялся даже сглотнуть подступившую к горлу слюну.