Гром победы

И в Европе, в этом Париже, во всех этих немецких герцогствах не понимали Петра Алексеевича. И не надо, не надо думать, будто «дикий сармат» шокировал всех этих ужасно цивилизованных европейцев своим неумением кушать вилкой. Слава Богу, вилка — не большая невидаль, дедушка Ивана Грозного умел эту самую вилку употреблять не хуже какого-нибудь Генриха VIII или такого-то Людовика. А суть в том, что все эти Людовики французские, Анны английские и прочие немецкие герцоги были самые обыкновенные правители цветущего абсолютизма, а Пётр был перед ними непонятно кто: по статусу — вроде как самодержец, по убеждениям и политическим стремлениям и желаниям — такой преждевременный демократ, совсем случайно обогнавший Европу лет на сто с длинным хвостиком. «Блажен, кто вовремя был молод...» — что ли так?

Екатерина, супруга, танцевала по-настоящему — с припрыжками и поворотами — только с государем, с другими кавалерами она не отказывалась танцевать, но просто ходила рядом под музыку обыкновенным шагом...

И — серьёзное и смешное, мелочное и выдающееся — игралась великая трагикомедия...

Однако пора нам возвратиться к началу празднеств в честь заключения Ништадтского мира. И после — на маскарад, на маскарад... Но сначала — к первому дню празднеств...

В тот день, к вечеру, некогда было танцевать Петру. Распорядитель фейерверка подвыпил порядком за обедом, и потому Пётр хлопотал о фейерверке самолично. Он, как всегда, хлопотал самолично — учредить госпиталя и хирургические училища, написать кучу законов и указов, которые вовсе не готовы к исполнению подданными, а могут быть приведены в исполнение разве что в какой-нибудь супердемократической республике середины двадцатого столетия; и далее — самолично — Андрея Матвеева послать в Голландию — пусть учится живописи; и флот — о флоте не забывать! И — танцевать, всем, всем танцевать!.. И — холодок беззвёздной бездны, потому что впереди, после него — никого, некому... Жена? Дочки? Маленький внук? Всё это были рядом с ним, таким живым, сильным и странным, — куколки, фарфоровые фигурки, наскоро выделанные и раскрашенные по образцу разных там Фюрстенбергов и Нимфенбургов. И всё, что должно было наследовать ему, все они были не ему чета, и только и хватало их на то, чтобы сделаться верными обезьянками Парижа, Лондона и Берлина да вздыхать о Московии первых Романовых как о недостижимом идеале... И Пётр цепенел в судорожной сумрачности, ощущая этот холод бездны... И... ладил фейерверк...

Ночь уже стояла, и все приглашены были к окнам — глядеть. Были выставлены народу и солдатам — вино и жареные быки с позолоченными рогами. Пётр отведал сам. Взвились ракеты. Небо словно пламенем было объято. Огни изображали божество всепобеждающего времени, и храм Правосудия, и надписи: русскими буквами — «Всегда победит» (это о России и о Правосудии) и по-латыни — «Finis coronat opus» («Конец венчает дело»). И — по обеим сторонам небосклона — вспыхнули и осыпались множеством алмазных брызг огненные пирамиды, и на каждой из них — звезда. И — множество воздушных шаров, огромных ракет, огненных фонтанов и колец и колёс... И всё это — часа на два — до полуночи...

Затем явился Пётр в Сенат, и снова — кубки с превосходным венгерским, и снова — тосты и поздравления, уже до трёх часов ночи... Так было положено начало — как праздновать великой империи великие свои победы...

Отлиты и розданы, пожалованы были особливые золотые медали...

Пруссия и Голландия тотчас признали Петра — императором и государство его — империей. В Вене Карл VI решил поразмыслить. В Париже Филипп Орлеанский объявил послу Долгорукову:

— Дело, видите ли, необычайной важности, и решение подобного важнейшего дела (то есть признание России в качестве империи) от меня не зависит...

Польша изъявила согласие, но только чтобы спорные с Россией земли навсегда — письменным распоряжением — закреплены были бы за Польшею, что, конечно, никак не являлось возможным...

Так, помялись, пожались и в конце концов признали Всероссийскую империю: Шведское королевство — в 1723 году, Османская империя — соперницу свою! — в 1739-м, Англия и Австрия — в 1742-м, Франция и Испания — в 1754-м, и Польша — наконец! — в 1764 году — признала, признала и даже «вошла в состав»...

Датское же королевство охотно согласилось признать Россию империей, а Петра~соответственно — императором, с некоторыми небольшими условиями, а именно: гарантировать, что Дании будет принадлежать Шлезвигская земля (то есть Россия никак не будет содействовать герцогу Голштинскому в возвращении ему Шлезвига), или хотя бы, если уж Россия не может дать обещания никак не содействовать, тогда хотя бы пусть герцог Голштинский удалится из России — так всё же спокойнее...