Гром гремит дважды. Капкан

Иногда — а когда ты избран духом, то довольно часто — бывают ситуации, которых не описать иначе, кроме как при помощи примитивных аналогий. Их примитивность настолько очевидна, что не хочется даже к ним прибегать, но иначе нельзя будет сказать ничего, кроме банальных и безликих слов: боль, страх, умирание…

Всё происходящее напоминало тёплый и уютный дом с тремя окнами и одной дверью. Внутри горит огонь, а снаружи — зимняя ночь. И вот окна и дверь открываются. Дом самонадеянно решил обогреть весь мир. И — нет, это не холод проникает внутрь, заставляя съёживаться обитателей дома. Холод не может проникнуть, его не существует, как все знают из школьного курса физики. Существует только тепло, и это оно вылетело из окон и двери наружу, растворившись без остатка.

Внешний мир не стал теплее ни на градус. Зато в окна и в дверь теперь рвётся ветер, грозя задуть слабеющий огонь. Так заканчиваются все попытки сделать что-либо хорошее. Окружающий мир не терпит вмешательств. Он хочет сам диктовать свою волю, не желая ни с кем считаться. А всё, что ты можешь — это растратить себя и сдохнуть от истощения.

Кианг корчился от боли в перекрестье четырёх лучей. Его криков я уже не слышал, но я вообще уже потерял какую бы то ни было связь с реальностью. Здания заброшенной автомойки я тоже уже не видел, и даже само понятие «автомойка» исчезло. Там, где существовал я, всё было лишь энергией. Даже материя была — энергией, временно принявшей определённую форму.

Бойцы Кианга, до сих пор перемещавшиеся по помещению, держа нас на прицеле, замерли, будто роботы, у которых отобрали программу. Я не мог их всех видеть, но — видел, смещая непроизвольно плоскости восприятия. Видел, как они переглядываются, как опускаются их руки. И видел, как в окна и дверь вламываются новые бойцы — вероятно, подкрепление Юна. Видел летящие медленно-медленно пули. Они без промаха находили цели. Один, два, три, четыре… Бойцы Кианга ложились мёртвыми, но даже не понимали этого. Пустые болванки, зомби.

Тело Кианга светилось всё ярче, будто собираясь взорваться. Над ним поднималось другое тело — прозрачное, тоже немного светящееся. Оно медленно возносилось всё выше и выше, туда, где парил жёлтый дракон. Не мой — Кианга.

Ритуал работал. Как там говорила Дэйю — сперва уничтожить душу, потом — изгнать духа. И, наконец, умертвить тело, чтобы ни то, ни другое не смогло в него вернуться. То, что хотел провести надо мной сам Кианг. Но ни ему, ни мне не хватало пятого духа — Чёрной черепахи.

Ресурс чакры стремительно изматывался. Внутри меня становилось холодно, и тьма уже пожрала всё. Скрылись комбинации лучей чакры и иероглифы над ними, дракон превратился в далёкую точку, грозящую вот-вот исчезнуть окончательно. Только чакра ещё тускло светилась, сбрасывая последние остатки энергии.

Как тогда, когда я применил Последнее Дыхание, только в тот раз всё происходило куда быстрее, и возможности контроля не было ни малейшей. А сейчас мы были — словно ёлочная гирлянда из последовательно соединённых лампочек. Любой мог разорвать цепь, и ритуал бы прервался.

Но я поднял меч выше, и луч, оставив тело Кианга, ударил в его душу. Ещё три луча поднялись следом. Нет, я ошибся — не любой мог разорвать цепь, только я. Жёлтый дракон — альфа и омега, то, без чего не было смысла даже начинать, один из миллиардов. Все остальные подчинялись мне так же, как подчинялись мне мои же руки и ноги.

Всё темнее, всё холоднее внутри. Вот он, тот миг, ради которого я пережил смерть. Все отпущенные мне секунды закончились. В этом будет какая-то жуткая справедливость: я убью Кианга и сам погибну вместе с ним, потому что столько энергии, сколько требуется, нельзя выплеснуть безнаказанно.

Главное, чтобы энергии хватило. Главное, чтобы чакра не погасла вдруг полностью, пока ритуал не завершился хотя бы на треть! Чёрт с ним, с миром, я готов удовлетвориться уничтожением души Кузнецова. Да, это — всего лишь личная месть, отвратительная, недостойная… Плевать.

Пусть обо мне не сложат песен и не напишут книг. Я смогу уйти в небытие и, наконец, успокоиться. Покой — вот то, чего мне уже давно не доставало. На пороге окончательной и бесповоротной смерти я это понял. И если я хоть о чём-то жалею сейчас, так это о том, что подарю тот же покой своему врагу. И лишь одна мысль успокаивает: ему-то покой ненавистен. Для человека, который мечтает перевернуть вверх дном весь мир, покой — проклятие… Я уплывал мыслями всё дальше, но тут внезапно вмешалась реальность.

Реальность, о которой я забыл, находясь в каком-то пограничном предсмертном состоянии, ворвалась в стынущий дом, и я вновь оказался в здании заброшенной автомойки, с высоко поднятым мечом.

Кианг стоял на прежнем месте, не в силах пошевелиться. Здесь я уже не видел ни лучей, ни души, ни парящего дракона — только людей, застывших в странных позах. Кианг, я сам, Юшенг слева от меня, напротив нас, совсем рядом друг с другом — Юн и Дэйю.

Дэйю.