Гром

Однажды выдался морозный, но безветренный солнечный день. Во дворе, у дверей храма няньки поставили деревянный столик, постелили тюфяк и уложили княжича спать. Одна из нянек осталась приглядывать за малышом, долго стояла рядом, но, заметив входящего в здание господской казны Аюура бойду, вдруг всполошилась и бросилась зачем-то вслед за ним. Балбар огляделся по сторонам — во дворе ни души. Осторожно ступая, подошел к столику. Мальчик мирно посапывал. Серебрился инеем краешек одеяла.

«До темени — только руку протяни. Вот она — удача», — понял Балбар, и сердце его заколотилось. Косоглазый тавнан оглянулся, сунул руку за пазуху, и в ладонь легла рукоятка серебряной иглы.

Малыш улыбался во сне, выдыхая, смешно надувал свои пухлые розовые щечки. Балбару вдруг стало жаль это трогательно-беззащитное существо и представилось вдруг: усни этот мальчик вечным сном — и землю окутает мрак.

Балбар тряхнул головой, отгоняя виденье, стиснул зубы и, скосив глаза на темя малыша, занес руку с зажатой в ней иглой. Но тут силы будто разом оставили его, в глазах помутилось, а сердце, казалось, вот-вот разорвется на части.

Балбар отдернул руку, прижал ее к груди.

— О боже, сахиус мой, неужели не смею? — прошептал он и покачнулся. Ему пришлось собрать все силы, чтобы устоять на ногах. Балбар глубоко вздохнул, унимая сердцебиение, и, заметив, что мальчик открыл глаза, отпрянул:

— Спи, сынок, спи, — прошелестел его дрожащий голос.

Подбежала нянька, но — простая душа — и внимания не обратила на сильно вспотевшего, несмотря на мороз, Балбара.

Две ночи не мог уснуть тавнан, переживал.

«А ты, оказывается, трус, — укорял он себя. — Гнешься да маешься, как свинцовый наконечник. Какой же ты мужчина, если на ногах устоять не можешь, будто одер в бескормицу. До того размяк в окружении высоких особ, что дело, такое нужное всем дело, сделать не можешь! Чем так пробавляться, уж лучше… это самое… затеряться где-нибудь, чтобы не видели меня, не слышали. Буду бродить или таскать баклагу, спокойно, никаких волнений… Вот только лучше ли? Цогтдарь норовит моими руками змею изловить? Не тот она человек, чтобы свернуть с полдороги. Не сделаю я, найдет другого, но задуманное доведет до конца обязательно. Нет, все-таки она у меня хороша. Смелая, прямая, слова лишнего никому не скажет. И меня по-настоящему, всем сердцем любит. После смерти старого хана осталась одна, такая молоденькая, грациозная, как лань. Много вилось вокруг нее утешителей — и не маленькие люди, а она отдала свою любовь мне, монастырскому служке, оборванному гэцулу. И потом, что неправедного в ее замысле? Если Намнансурэн, сын покойной княгини, стал ханом, то почему нельзя получить ханство и сыну Мудрейшей? Чем наш Ринчинсаш хуже Намнансурэна? И умен, и лицом, и ростом удался. Опять же, получи наш гун звание хана, все будет делаться так, как я ему подскажу. Нет, замысел моей Цогтдарь — пресечь род Намнансурэна, а его самого отправить в Шамбхалу[17] — не пустой сон», — думал Балбар. Всю ночь он ворочался с боку на бок, а на утро явился в орго к Магсар.

— Смилуйся, ахайтан моя, отпусти старика на несколько дней. Съезжу домой, расскажу вашей матушке о том, как мы тут живем, и сразу назад. Надо бы еще побыть с тобой… это самое… рядом, в свите, так сказать, пока не вернется господин наш, только боюсь, если не дам о себе знать, Цогтдарь волноваться будет.

— Покоя вам, дядюшка, нет? Может, лучше я человека к ней пошлю? — предложила Магсар. — Не хотите? Тогда постарайтесь вернуться скорее. Мне вы опора, и сын, кажется, к вам уже привык. А сможете, так привозите маму с собой, — сказала Магсар и пошла собирать гостинцы.

На закате Балбар спешился у малого орго. Замерзший пот белой пеной покрывал шкуру его вороного.

Цогтдарь взглянула на вошедшего Балбара и сразу поняла, что тот вернулся ни с чем.

— И куда же это ты так заторопился? Или решил уносить ноги подобру-поздорову? — встретила она его вопросом.

— Есть, есть, что… это самое… рассказать. Ну-ка, распорядись. Пусть поскорее сделают чайку да поесть что-нибудь, — ответил Балбар, не сводя с нее своих раскосых глаз.

«Там произошло нечто важное, и он приехал посоветоваться? Или собрался сказать, что нет надежды на осуществление нашего замысла? Переметнулся к Намнансурэну? Не должен бы», — терзалась в догадках Цогтдарь.

— Намнансурэн уехал на самое непродолжительное время. Магсар чувствует себя хорошо. Сынок их растет не по дням, а по часам, того и гляди бегать начнет, — начал рассказ Балбар.

Лицо Мудрейшей побагровело.

— Вот нужда мне слушать про их здоровье! Или я посылала тебя с родственным визитом да за сплетнями?

Балбар закрыл рот и стал ждать, когда Цогтдарь сменит гнев на милость и сама начнет его расспрашивать, но Мудрейшая не пожелала ронять свое достоинство вопросами и молчала.

Тем временем принесли чай. Торопливо вошли послушать монастырские новости Ринчинсаш и Нинсэндэн.

— Ну, как дома у старшего брата? Как их сын? Большой, наверное, стал? — тормошила Нинсэндэн Балбара. — Вы заметили, дядюшка, людей он совсем не боится? Вот странный мальчуган!