– Ты была так сосредоточена. Я не хотел мешать.
– Я просто устала.
На секунду она представила, что рассказывает ему все – про Гарри, Брюссель, Джона Херрина. Все, что она хотела от Бланшара – чтобы он ее обнял и успокоил. Гарри был не более чем фантазером, безумцем, стремившимся поживиться с ее помощью и за ее счет.
Однако в его истории было нечто такое, что побудило ее отогнать от себя эти мысли. Не голые факты, представлявшиеся невероятными, а сопутствующие им явления. Молчание матери при упоминании имени Джона Херрина. Счета «Спенсер Фаундейшен». Секреты, скрывавшиеся за словами ДОСТУП ЗАКРЫТ.
Видя задумчивое выражение на ее лице, банкир решил, что Элли действительно устала.
– Наверное, тебе нужно отдохнуть. Я зашел спросить, не хочешь ли ты сегодня вечером поужинать со мной. Правда, будут присутствовать наши клиенты, – добавил он извиняющимся тоном, – но они вполне цивилизованные люди.
Казалось, его взгляд пронзает ее насквозь, и он видит, как сердце стремится вырваться у нее из грудной клетки. Элли понимала, что ей не следует соглашаться. В течение всех трех недель, проведенных в Брюсселе, она убеждала себя в том, что это было помрачение рассудка, и о том, что случилось, нужно как можно быстрее забыть. Но Бланшар пробуждал в ней животный инстинкт, затмевавший все доводы разума.
– С удовольствием.
Произнеся это, Элли уже знала, что она сначала заедет домой, переоденется и захватит с собой ванные принадлежности. На всякий случай.
Услышав звуки шагов в коридоре, Бланшар отвел от нее свой пронзительный взгляд. Дверной проем заполнила крупная фигура Дестриера. Он с такой яростью посмотрел на Элли, что та подумала, не совершила ли она что-нибудь страшное.
– У вас найдется для меня пара минут? – спросил он Бланшара.
– Они добрались до нее.
Дестриер мерил шагами свой офис. Он был зол. Его лицо заливал пот, хотя кондиционер поддерживал в помещении постоянную температуру двадцать градусов, а мониторы заливали ее прохладным умиротворяющим светом.
– Она пыталась получить доступ к счету компании «Сен-Лазар».
– Ну и что? Она работает над их сделкой.
– Взгляните на последовательность ее поиска, – Дестриер показал на экран. «Спенсер Фаундейшен», холдинг «Леграндж», «Сен-Лазар». Мисс Стентон следует за деньгами. Кроме того, она только что звонила своей матери, чего почти никогда не делает, и задавала ей странные вопросы.
Он нажал кнопку. Комнату заполнил голос Элли, звучавший из скрытых динамиков – настолько естественно, что казалось, она в этот момент говорила в микрофон.
– С чего это она вдруг заинтересовалась событиями давно минувших дней?
– Я полагаю, это входит в ваши обязанности – находить ответы на подобные вопросы, – язвительно заметил Бланшар.
– Нетрудно догадаться, кто подбросил ей информацию. Но каким образом и когда, совершенно непонятно.
– Я приказал вам следить за ней.
– Вы также приказали мне делать это осторожно, чтобы не вызвать у нее подозрений. Она неглупа и сразу бы заметила чересчур плотную опеку. Один из моих ребят решил, что она его вычислила в художественной галерее в Брюсселе.
Дестриер задумался на секунду.
– У нас имеется устройство, которое можно установить в ее телефон, и оно будет функционировать как микрофон. Оно будет действовать даже при выключенном телефоне. Правда, эта штука быстро сажает аккумулятор, и мисс Стентон может заметить, что что-то не так.
Бланшар кивнул.
– Устанавливайте. Включайте это устройство, когда она задерживается где-то хотя бы на пять минут, отсутствуя в офисе и дома, и вы не видите ее.
– И ночью тоже? – Дестриер взглянул на него с лукавой усмешкой, но Бланшар предпочел этого не заметить.
– Ночью в особенности.
– Если вас это интересует, она еще ничего не говорила своему другу, – сообщил Дестриер вслед Бланшару, направившемуся к двери.
Она сказалась больной и хотела отменить встречу. Хотя это был его день рождения, к которому Дуг готовился несколько недель, Элли почти убедила себя, что для него самого будет лучше, если она не приедет. Однако это было бы непростительной трусостью. Единственным утешением для нее в этой ситуации оставалось сознание того, что Дуг не знает о ее чудовищном предательстве. Нанесение ему обиды, пусть даже неизмеримо меньшей, стало бы непереносимой пыткой для нее самой. Поэтому она все-таки поехала.