Гришка против Пустынного демона (СИ)

— Не важно, — отмахнулся Гриша и продолжил. — Так вот. Чтобы я ни делал, не жаловался он батюшке и меня не ругал. Будто и не было ничего. Только на дочку поварихи - Настасью беспрестанно глядел и томно вздыхал. А с Настасьей мы крепко дружили. Я ей деньжат подкидывал, а она мне брагу с кухни тайком таскала. Вот и придумали мы вместе, как Марселя дожать. Подбросил я ему записку от Настасьи, будто она его вечером на сеновале будет ждать. Французишка картавый все самое лучшее надел, весь из себя щеголь, и поскакал к сеновалу. А мы там такие охи-вздохи устроили, даже Полкан заскулил. Покричали мы, и по очереди из сеновала взъерошенные вышли. Марсель все это время там стоял. Наутро такой злобный вой поднял! Ваш сын, говорит, ля кретин, ля сволочь, ля выродок и фис дёпют. Это «сукин сын» по-ихнему. Батюшка мой сидит, глаза, как блюдца, и рот открытый. Покричал-покричал месье Дюбуа и вылетел из дома под отборный отцовский мат и пинок тяжелым сапогом под зад. Вот с тех пор батюшка мой Степан Мефодьевич, решил из меня вояку сделать и в военное училище отдать. А я и не против. Всяко лучше, чем дома с гувернерами сидеть.

Все весело рассмеялись.

— Вы чувствуете? — спросил Ур и вдохнул полной грудью. Остальные принюхались и замотали головами. — Сладкий запах свободы от демона.

— Пахнет нагретым песком и твоими вонючими подмышками, — ворчливо ответил Гриша, выпустил руку девушки и осторожно опустился на землю. — Все, привал! Больше не могу идти.

Он снял сапог, который стал ему мал, и дотронулся до опухшей ноги.

— Ур, дай какой-нибудь порошок, чтоб нога не болела.

Библиотекарь снял бурдюк, выпустил лирров и подошел к юноше. Раздутая пунцовая булка вместо ноги, говорила о серьезной травме. Он поцокал языком:

— Ничем не могу помочь. Нужен покой. Лучше лежать, задрав ногу повыше, и постараться не вставать дня три-четыре.

— Не подходит. Думай дальше, — Гриша лег на песок и положил больную ногу на мешок с вещами Ура.

Вдруг библиотекарь расплылся в улыбке и вполголоса сказал:

— Есть одно средство. Опухоль не уберет, но боль снимет на несколько часов.

Назифа хмыкнула и отпила из бурдюка дождевую воду, которую они собрали перед дорогой. Тем временем, солнце спряталось и освещало лишь небольшой кусочек неба на горизонте.

— Давай свое средство. Хоть высплюсь, — кивнул Гриша.

Ур вытащил из-под больной ноги свой мешок, отчего юноша недовольно пробурчал, и принялся в нем рыться:

— Надеюсь, не потерял. На самом дне должен быть.

Юноша заинтересовано наблюдал за происходящим, а Назифа села, поджав под себя скрещенные ноги, вытащила жаренное мясо и подозвала лирров. Те, семеня и кувыркаясь, подбежали к ней и в нетерпении заверещали:

— Дай нам! Дай, дай!

Ур вытряхнул содержимое мешка на землю и прищурился:

— А-а-а! Вот ты где, — он протянул Грише сушенный коричневый отросток.

Тот брезгливо взял его двумя пальцами и спросил:

— Что это такое?

— Сушенный змеехвост. Растение такое, — загадочно улыбнулся Ур.

— И что с ним надо делать?

— Жевать. Откуси половину и тщательно прожуй. Можно не глотать, он и так подействует.

Юноша понюхал. Еле уловимый сладковатый запах напоминал вяленую репу.

— Ладно, попробую, — он выдохнул, откусил и начал быстро жевать. — М-м-м, совсем неплохо. Приятный вкус, похоже на тыкву или морковь. Только с кислинкой.

Ур забрал оставшийся кусок и пристально уставился на Гришу. Назифа тоже не сводила с него глаз.

— Вы чего так смотрите, а? — встревожился юноша и почувствовал, как немеет язык. — Что со мной происход..дь.. Фить…мя..ня

Язык перестал слушаться, а онемение перешло на щеки и губы. Через минуту Гриша повалился набок с высунутым языком:

«Что он со мной сделал, ирод?! Я не могу пошевелиться. У меня отказали руки и ноги!!! Ну Ур, доберусь я до тебя, паскуда! Попляшешь под нагайкой! А я и сам хорош. Надо было сначала спросить, а не сразу в рот совать. Прямо, как маленький».

Тем временем, Ур и Назифа бережно уложили его на бок, подложили под больную ногу мешок и отошли куда-то за спину.

— Откуда ты раздобыл змеехвоста?

— Вырастил. Думал, может когда-нибудь пригодится. Вот и пригодился.

— Однажды мои браться накрошили змеехвоста отцу в рагу. Он упал прямо за столом. Мы перепугались, думали, что он помер. Старший даже успел соседей на похороны позвать. Когда отец пришел в себя, то весь Кабарган слышал, как вопили братья. Они потом долго кушали стоя и почти полгода не безобразничали.

Они похихикали, а Гриша сначала разозлился на них, а потом обиделся:

«Сидят, смеются, а я здесь, как торба валяюсь. Все им завтра выскажу! Пусть знают, что Михайловский Григорий Степанович не пальцем делан и не топором струган».

Он попытался хотя бы язык втянуть, но даже это ему не удалось. Тело совсем не слушалось. Вдруг Гриша понял, что у него ничего не болит: ни опухшая нога, ни мозоли, ни раны. Ничего. Он не хотел есть, пить, спать. Полная свобода от всего.