Гринвичский меридиан

И тут наверху, над ними, грянул бой: оглушительно, непрерывно и ожесточенно застрочили автоматы, им отвечало эхо других выстрелов, казалось, более отдаленных и еще более многочисленных. Кейн вскочил на ноги с энергией, совершенно неожиданной для человека, целиком состоявшего из самокопания, ложных симптомов и надуманных страхов.

— Ну-ка, помогите мне, быстро!

И пока над их головами расцветали децибелы, все более мощные и упорные, они собрали у двери, ведущей к трапу на первый этаж, все увесистые и тяжелые предметы, найденные в подвале, — иными словами, не так уж много: несколько балок, кирпичи и ящики с личными вещами Кейна. К удивлению Веры, изобретатель торопливо повыдергал провода, соединявшие его машину с черным кубиком на полу, и сбросил вниз, точно верхнюю часть спиленного ствола, высокий, грузный цилиндр древовидной формы, чьи разнокалиберные ветви скрутились и треснули при падении. Кейн пинками сбил уцелевшие отростки, еще торчавшие из боков аппарата, и они с трудом подкатили чугунную громадину к двери, окончательно заблокировав ее.

Сооруженная баррикада слегка приглушала внешний, все нарастающий грохот; выстрелы и разрывы сливались в одно неумолчное крещендо, которое тем не менее могло прерваться в любую минуту. Груда предметов, заваливших дверь, свела к минимуму звуковой объем сражения, превратив его в фоновую музыку. Вера и Кейн снова улеглись под свои одеяла, на сей раз почти рядом, но все-таки не совсем: неожиданные обстоятельства внезапно сблизили их, хотя пока еще не заставили слиться в объятии. Кейн сходил в чулан за сигаретами и опять лег возле Веры.

— Пускай сами там разбираются, — сказал он, — хотите сигарету? Нам совершенно незачем вмешиваться в их дела. Когда они перестреляют друг друга, мы попробуем выйти и договориться с победителями, если таковые останутся. Это «Честерфилд» — может, вы их не любите?

Он был разговорчив и оживлен. Казалось, сложившаяся ситуация зарядила его бодростью. Он предложил Вере, пока суд да дело, выслушать рассказ о его жизни.

— Но... вы уже вчера... — заметила она.

— Да, но я еще не все сказал.

И он изложил ей свою биографию. Перед Верой снова в хронологическом порядке продефилировали набережные Патапско, дядин дом в предместье Балтимора, ферма другого дяди в пятистах километрах к югу, между Флоренсом и Хемлетом, профиль некоей Ширли, регулярные свидания с ней между тринадцатью и шестнадцатью годами, белое кожаное заднее сиденье одной из пяти машин отца Ширли, который, кстати, был компаньоном третьего дяди в правлении завода синтетического клея. Похоже, у Байрона Кейна были в родне одни дядюшки.

Затем последовало описание коридора в университете, где некий Ремингтон Ремингтон познакомил его с Кэтлин, что очень скоро привело к свадьбе, но об этом он уже рассказывал, а потом к бурным скандалам с криками и бессонными ночами, с попреками и битьем посуды, от которых у него сохранилось лишь одно воспоминание, правда, довольно яркое: Кэтлин судорожно запихивает чемоданы в багажник такси. Далее пошли мрачные воспоминания о бритвах, алкоголе и электричестве и еще один эпизод, тоже мрачный, но более смутный и запутанный, чем предыдущие, а главное, еще более тревожный, в результате которого изобретателя на семь месяцев упекли в палату клиники, расположенной в сельской, но, как ни странно, нефтеносной местности, сплошь утыканной вышками и огородными пугалами, где-то между Ойл-Сити и Алтуной. Семь долгих месяцев, полных смертельной скуки, нефтяной вони и запаха транквилизаторов; двести дней, утопивших его мысли в химии и осчастлививших его визитами Кэтлин (раз в две недели), которая на самом деле так и не решилась бросить его по-настоящему, — визитами, проходившими на лавочке в парке клиники, насквозь провонявшем нефтью, куда он приходил в пижаме, и так все семь месяцев.

Сверху по-прежнему стреляли. Кейн уже добрался до Батон-Ружа, где устроился на довольно незавидную должность ассистента в какой-то лаборатории, выполнявшей субподрядные заказы. Тут он стал потихоньку оправляться от растительного существования в клинике Ойл-Сити, и у него начали возникать идеи; они приходили к нему одна за другой, боязливые и осторожные, как напуганные рыбки, очень медленно завоевывая себе место у него в мозгу, очень медленно оформляясь в связные замыслы. Мало-помалу он увлекся работой (чем же еще ему было увлекаться?!) и сделал несколько удачных изобретений; тогда его взяли в филиал фирмы Хааса, где отметили, похвалили, купили на корню и начали переводить, вместе с изобретениями, из лаборатории в лабораторию, во все более высокие сферы изобретательства. Патенты сыпались дождем — и на него самого, и на его сотрудников. Батон-Руж, Мемфис, Феникс, Сиэтл и Нью-Йорк стали первыми ступенями на пути к вершине, а именно к парижской штаб-квартире главной фирмы на бульваре Османна. Попав туда, он продолжал изобретать. Массу вещей, в течение многих лет.