Гринвичский меридиан

Она произнесла это настолько твердо, словно и впрямь серьезно обдумывала этот вопрос, тогда как мысленно уже неслась в потоке воды, готовая целиком раствориться в ней, попасть в трубы, а оттуда растечься по всей земле, сея ужас своим нежданным появлением из кранов, потрясая толпу взлетом струй гейзера или фонтана; под конец она с удовольствием перевоплотилась в капельки, бегущие из садовых леек, чтобы напоить фрукты, цветы и овощи.

— Я вас не слышу, — сказал Поль.

— Да я ничего и не говорю.

— Где вы находитесь?

— В ванной. Сижу на краю ванны.

И уточнила, по его просьбе, что ванна эта снабжена ножками, стенками, дном, сточным отверстием и кранами. Он хотел знать абсолютно все, даже то, что и слова доброго не стоит. Далее: от ванны отходили трубы, связывающие ее с внешним миром и с другими трубами, подсоединенными к первым в темном углу, в глубине помещения; а что там дальше, она не знала.

Поль был в восторге, услышав все это, в восторге оттого, что ему представился удобный случай порассуждать и на эту тему. Он описал ей, как трубы в их специальной оболочке проходят сквозь штукатурку и толщу бетона к водостокам, коллекторам и очистным станциям, как вода, уже по другим трубам, течет вспять, течет непрерывно, разъедая на своем пути все подряд: трубы, вещи, намыленные тела и даже самое себя.

Итак, теперь он разглагольствовал о воде. Трудно определить, слушала ли его Вера. Он описывал свойства воды многословно, с массой ненужных подробностей, как развивал бы любую другую тему: следует знать, что воду очищают, пропуская ее через специальные фильтры, которые поглощают нечистоты; каждому виду нечистот соответствует особый вид фильтра; все это организовано в высшей степени тщательно; сами фильтры впоследствии отмывают в рассоле.

Рассол вызвал у Веры улыбку, но этого Поль услышать не мог.

— А теперь о чем-нибудь другом, — попросила она.

— Хотите историю? — предложил Поль.

— Очень хочу.

— История о трех уланах в Бенгалии, — возгласил Поль.

Жили-были в Индии трое солдат, они служили в армии, в уланском полку, под командованием некоего полковника Стоуна. Первого солдата звали Макгрегор, второго — Форсайт. Третий, менее интересный, звался Стоуном, это был сын полковника Стоуна; отец и сын не очень-то ладили друг с другом. Далее. Все они сражались с одним магараджей по имени Мохаммед-хан, который заручился помощью красавицы шпионки по имени Таня или что-то в этом роде.

Поль обещал продолжить историю в следующий раз.

— Как-нибудь на днях, — сказал он. — Я позвоню.

Перед тем как положить трубку, Вера опять улыбнулась, едва заметно пожала плечами и выразила согласие взглядом, а также легким взмахом руки; впрочем, об этих четырех жестах никто никогда не узнал. Потом она вернулась в спальню, задернула оконные шторы и снова улеглась в постель.

4

Человек, шагавший по улице, вполне мог заметить, как на одном из этажей задергивают оконные шторы, но не обратил на это особого внимания.

Его звали Селмер, а по имени — Тео. Он был выше среднего роста, но совсем ненамного. Он носил серые вельветовые брюки и синюю суконную куртку с истертым и поднятым по причине холода воротником.

Тео Селмер брился только раз в два дня; нынешний день был свободен от бритья. Кроме того, проживая в весьма скудно оборудованном гостиничном номере, он мылся только раз в три дня. Сегодня как раз был тот самый день. Он искупался в банном заведении на площади Патриархов и в данный момент шел именно оттуда, грустный, но чистый, еще непросохший и морально униженный. Он был один. Миновав мечеть, он пересек Ботанический сад, направился к Сене и пересек ее тоже, по мосту.

Маршрут Тео Селмера явно не имел никакой определенной цели. Он просто шагал куда глаза глядят. Сейчас он проходил по набережным, мимо букинистов, закутанных в теплые шарфы и громоздкие пальто; они топали ногами и дули на руки, чтобы согреться. Дважды он останавливался возле прилавков с истрепанными иностранными книжками, но ничего не купил. У него не было денежных запасов ни в карманах, ни в каком-либо банке; короче говоря, он был на мели. Выйдя на улицу Риволи, он проследовал по ней до Пале-Руаяля, миновав статую Жанны д'Арк, обычно золотисто мерцавшую под солнцем, а сейчас, в пасмурном сером воздухе, тускловато-желтую.

Вид Оперы издали, со стороны площади Театр-Франсе, пробудил у него голод: ее здание очень уж походило на огромную миндальную тарталетку. Войдя в булочную, он купил круассан и заплатил десятифранковой бумажкой. Продавщица высыпала ему в руку каскад мелочи, которую он окинул беглым взглядом — слишком беглым, чтобы действительно проверить правильность сдачи. Затем пошел вверх по проспекту Оперы, жуя на ходу круассан и подводя итоги ситуации, в которой оказался.