Гринвичский меридиан

На следующее утро двое из троих американцев были найдены мертвыми в своих постелях. В комнате царил полный порядок: Селмер убил их очень быстро, разбудив пощечиной и пустив каждому пулю в лоб. Отправление автобуса было задержано из-за расследования; понаехавшие местные полицейские привезли с собой переводчиков — неумелых, хилого сложения и голодного вида. Начался дикий переполох: в автобусе путешествовали туристы, многодетные семьи, потенциальные информаторы, просто торопящиеся люди; все они громко выражали свое недовольство; более сомнительные личности тоже протестовали, но несколько тише. Все это сборище галдело хором, на дикой смеси английского, испанского, немецкого, португальского, и никто ничего не понимал, один Селмер понимал все. Его допросили в числе прочих, очень быстро, и к концу дня розовый автобус наконец отчалил в великолепном оранжевом зареве садившегося солнца — после того, как арестовали гладильщицу и лифтера, состоявших в незаконном сожительстве. Селмер сел рядом с американцем, оставшимся в живых.

Он без труда завязал с ним беседу. Американца звали Элвин Вайсрой. Он не выглядел подавленным, разве только чуточку задумчивым. Они поболтали обо всем и ни о чем, избегая упоминаний о двойном убийстве прошлой ночи. Выяснили, что оба едут в Боготу, прониклись взаимной симпатией, договорились больше не расставаться. Спустя два дня автобус остановился посреди паркинга большого отеля в предместье Боготы, и тем же вечером Элвин Вайсрой умер в своей постели, так же просто, как и двое его собратьев.

На этот раз Селмер решил не дожидаться полиции. Он покинул отель сразу же после своего преступления и, сев в такси, отправился в аэропорт Боготы. Остаток времени он провел в холле, уютно пристроившись в мягком кресле, в ожидании открытия билетных касс. Сразу после полудня он улетел на «Боинге-747» компании Avianca, который после двух промежуточных посадок — в Каракасе и Фор-де-Франсе — приземлился на следующее утро в Руасси. Через сорок минут Селмер уже был в Париже. Он снял номер в отеле близ Восточного вокзала, оставил там чемодан и вышел прогуляться.

Жизнь в Париже скоро ему наскучила. Он больше никого здесь не знал, у него было мало денег, и, кроме того, стояли холода. Тем не менее большую часть времени он слонялся по улицам и приходил в свой отель лишь на ночлег, чтобы рано утром уйти снова. Как и в Нью-Йорке, он посещал музеи и кинотеатры, в неизменном одиночестве. Это был убежденный одиночка — такие иногда встречаются.

Как-то днем, войдя в музей Гюстава Моро, он задержался перед картиной, изображавшей мучения Прометея. Тот стоял на вершине кавказской горы, спиной к скале, с оковами на ногах и связанными за спиной руками. Над его головой мерцал язык пламени; за ним виднелась тощая ионическая колонна с верхушкой, украшенной двумя боковыми волютами, под ногами простиралась бездонная пропасть в голубых тонах. Титан устремлял в небо довольно безмятежный взгляд, не выражавший боли, хотя стервятник исправно терзал ему внутренности; вторая птица почему-то распростерлась у его ног, то ли мертвая, то ли отдыхающая после того, как объелась Прометеевой печенью.

Рядом с Селмером стоял могучий толстяк в сером фланелевом костюме. Он внимательно разглядывал верхнюю часть картины, не уделяя внимания центральной теме; его взгляд был настолько пристальным, что казалось, этот великан решил обращать его лишь на те предметы, которые находились на уровне глаз, — в данном случае, только на верхние части картин.

Если отвлечься от его выдающегося роста, лицо у него было квадратное и бледное. На голове, находившейся чрезвычайно далеко от пола, возвышалась густая копна седых волос, похожих на вечные горные снега. Взгляд медленно, с упорным прилежанием обводил верхнюю четверть холста.

Оригинальная внешность гиганта разбудила любопытство Селмера. Слегка откинув голову назад, он послал к вершинам вопрос по поводу хищной птицы, которая ничего не клевала. Зачем она здесь? Какой цели служит? Какова ее порода? Ответ с вершин прозвучал после долгой паузы.

— Не знаю, — произнес басом великан так, словно говорил сам с собой, при этом он даже не взглянул на пернатого хищника.

Однако Селмер не успокоился. А небо? Если уж его необычный сосед интересуется только верхними частями полотен, значит, можно предположить, что он хорошо разбирается в небесах и, быть может, именно в данном небе?

Сосед склонил голову на грудь, что позволило ему разглядеть Селмера. В фас его лицо выглядело еще более квадратным, глаза были мутно-карие, какие бывают у некоторых собак.

— Я в этом не очень-то разбираюсь, — сказал он.

После этого признания последовала новая пауза.

— Шел мимо, — продолжал гигант. — И решил заглянуть... от нечего делать.