Гринвичский меридиан

Последнее слово заставило меня очнуться. Продолжая вглядываться в затененное пространство под аркой, я села на переднее сиденье и попросила:

— Поедем вон там… Пожалуйста!

Но Юра заупрямился:

— Роддом в другой стороне. Зачем нам терять время? У меня спектакль скоро.

— Но это же пять минут!

— Тома, я все понимаю, — терпеливо вздохнул он и повернул в другую сторону. — Беременные все капризничают. Но тебе осталось быть беременной считанные часы, так что отвыкай.

Я с надеждой переспросила:

— Часы? Так может, он еще успеет прилететь?

Юра пробурчал:

— Я бы на это особенно не рассчитывал.

— Почему?

— Ну что ты, как маленькая, честное слово! Нельзя же быть такой доверчивой… Ты впервые слышишь, как ведут себя мужики в командировках? А тем более — за границей… Попробуй, достань его теперь. Ты даже алименты с него не стрясешь. Он же не бедный, правда? Судя по костюмчикам… Вот именно. Таких адвокатов наймет, что еще ты ему должна останешься. Мой тебе совет: лучше и не связывайся.

— Как же ты его плохо знаешь, — с сожалением заметила я.

Юра отрезал:

— Я его вообще не знаю и знать не хочу! Но в целом мужиков-то я знаю. Этого достаточно… Уж поверь мне: в этих делах мы все одинаковы.

— Раки…

— Что?

Я указала пальцем в лобовое стекло:

— Раки ползут…

— Эй, ты чего? — испугался он. — Какие еще раки? Тома, Тома, я пошутил! Вернется твой Пол, как пить дать!

— Он и сам не верит в это, — донесся сзади насмешливый голос Режиссера.

Разрывая паутину страха, что в мгновение ока спеленала мое тело, я обернулась и увидела рядом с ним Ланю.

— Вы оба тут?!

— Видишь, какие у тебя друзья, — Ланя с упреком подняла темные глаза. — А ты хотела променять нас на того — единственного.

Режиссер издал едкий смешок:

— Единственный! Да таких, как Пол Бартон, миллионы! Заурядный легионер из несметной армии обывателей.

— Вы тоже его не знаете, — возразила я. — Никто его не знает.

— Великолепно! Я его не знаю! Да я провел с ним рядом всю жизнь.

— Почему же теперь ты здесь?

Чей-то далекий голос, который я никак не могла узнать, пытался докричаться:

— Тома, ты с кем разговариваешь? Успокойся, успокойся, уже почти приехали!

— Вот почему я здесь, — пояснил Режиссер. — Чтобы скрасить твое одиночество. Никто ведь не слышит тебя, и ты никого не слышишь. А Ланя слишком хрупкая соломинка, чтоб удержаться за нее.

— Зато я всегда рядом, — обиженно возразила она.

Я смотрела на них и понимала, что надо смириться, что никуда не денешься от этих двоих, и мне предстоит жить с ними. От их взглядов мое тело дрожало, как в лихорадке, и не было ни малейшей возможности ее унять. Я никогда не умела самостоятельно погружаться в состояние покоя. А Полу стоило всего лишь положить руку мне на затылок…

— Да перестань ты думать о нем! — одернул Режиссер. — Немного он заботился о твоем покое, когда привел в Красный замок.

— Красного замка больше не существует.

— О нет! Это лишь видимость… Мы вернемся туда, не волнуйся. И будет весело, как никогда, и все заботы уйдут, и никаких больше мужей и детей… Ведь ты же не примитивная самка, созданная для размножения. Ты — актриса и художница…

Он заворожил меня своими словами, опутал их легковесной пеленой. Я не верила им, но я их слушала, даже не очень вдумываясь в смысл. И только одно слово внезапно выбилось из общей цепочки, уже обвившей меня, и я машинально уцепилась за него:

— Никаких детей? Что это значит? Как это — никаких детей?

Режиссер неприятно ухмыльнулся. Мне было неудобно все время сидеть вполоборота к нему и не хватало дыханья, но я должна была видеть его лицо, которое по-прежнему было до конца неразличимо.

— А ты хочешь стать толстой, безобразной кормилицей?

— Ланя! Что он говорит, Ланя?

Она опять посмотрела на меня с укором:

— Нам было так хорошо вместе, а ты все испортила…

— Я ничего не испортила!

Маленькая пяточка толкнула меня в ребро, потом сползла вниз, и я поймала ее рукой. Новая жизнь копошилась в моей ладони, подталкивая к действию, и мне стало страшно от того, что я опять поставлена перед выбором и должна принять решение. Ох, как я этого не любила!

Ножка отдернулась, и я почувствовала себя пустой, словно ребенок уже ушел из меня по доброй воле. Ушел, чтобы даровать мне свободу…

— Никогда, — громко сказала я, глядя в темные линзы, скрывающие глаза Режиссера. — Я никогда не отдам тебе нашего сына.

Глава 30

В Сибири цвели яблони. Местные жители называли их крошечные плоды "ранетками". На вкус они были кисло-горькими, и Пол удивлялся, как дети могут их жевать. В Европе маленькие лепестки яблонь давно осыпались, усеяв землю молочными кругами, а здесь все только начиналось. Полу все время чудилось, что он случайно переместился во времени и отступил чуть назад.