Гринтаун. Мишурный город

Как должное, и уже забыла, и даже ухом не повела.

Дом в котором я родился,

Дом бабушки,

Ужасный самый и прекрасный самый,

Весь полыхал, когда я мимо проходил,

И пламя бушевало в окнах

От утопающего солнца.

Все стекла до единого – расплавленная бронза

Щитов старинных, на которых тысячи погибших

                             в битвах

Торжественно несли на погребальные костры

                             заката.

Словно вознесенные к моменту моего прихода,

Окна ослепительно сверкнули, оглашая воплями

                             лужайки,

Затем метнулись, чтоб запалить побольше

Факелов на полыхающих верандах,

                             заросших розами,

И чердаки пустились в пляс с роями

                             искр-светляков,

А купола на башенках желанием сладострастным

                             вспыхнули

И, обезумев, девственные люстры затрещали

                             огоньками.

Я встал как вкопанный.

Я зашагал по золотой траве,

Горящим башенкам позволив ослепить меня.

Никто ни разу мне не оказывал такой прием

За всю историю моих приездов и отъездов.

Ни разу мне не привалило подобное богатство.

Закату было ведомо о том, что нужно мне,

И он зажег мириады торжествующих огней,

Чтобы указать и осветить мне путь,

Сожжением счастья на моих глазах, слезящихся

                             от радости.

Закат все двери банков распахнул

И растранжирил все свои богатства

В один всепоглощающий момент.

За одиноким деревом учуял я холодную тень

Смерти,

Которая ждала, когда иссякнут бесшумные

                             потоки света,

Чтобы схватить не только деньги, но и меня.

Но в этот час благополучно все сложилось;

Вернулся я домой и чудом выбрал миг,

Заставивший весь мир, лишенный дара речи,

Оцепенеть, как в бронзе.

Став изваянием, питался я из воздуха гордыней,

И горлышками золочеными мне птицы напевали:

Ты будешь вечно жить. И летняя пора твоя,

                             став вечностью,

Останется прекрасной.

Я остался.

Погасло солнце.

В небе отключился свет.

Я, умудренный, пару дней спустя встал до рассвета,

Прошагал по улицам ночным

До станции и укатил туда, откуда прибыл,

И мне вдогонку солнце золото метнуло,

Чтоб город мятной зеленью зазеленел.

Все тем же королем, каким был по приезде,

Благодаря обману зрения, я, облаченный в

мантию, уехал.

Последнее, что я увидел: проспекты, магазины,

                             город,

Во блеске золота сусального омоложенный.

Согбенное под тяжестью дублонов

                             королевских древо

Затрепетало от дурных предчувствий,

Когда я мимо проходил,

И молвило:

Прощай!

Спустя часы, в Чикаго,

Станционный туалет мужской

Вонял похлеще львиного загона

В зверинце дублинском,

В ту пору,

Когда еще я

Очень старым был.

Мальчишки всегда куда-то бегут [12]

Мальчишки всегда куда-то бегут.

Спросите их на бегу: куда они все несутся?

Они гарцуют, пританцовывая,

И отвечают озадаченно:

Не знаем.

И взглядом говорят:

Надо быть занудой или чокнутым,

Чтоб задавать подобные вопросы.

Они несутся дальше.

Как времени поток.

Что им расспросы и ответы,

Их дело – созвучие с жизнью, извечными

                             истоками.

У Бога есть причины отправлять их на юг-восток

                             и север,

А почему бы не на запад?

Быть первым – лучше всех, второе —

                             второсортно,

Но лучше быть вторым, в движении,

Чем с опозданием откликнуться на зов судьбы

И редкие возможности, что ждут за горизонтом,

На вершинах гор, обожжены восходами или

Застужены промозглыми ноябрьскими ночами.

Мальчишки вечно бегут куда-то.

Грех не сорваться с места.

Кто скажет им: не вылезайте из постелей

И, застыв на старте, не вылетайте пулей из дому,

Битком набитого оладьями, обычаями, обрядами?

Мужчины всегда бегут куда-то.

Полюбопытствуйте в вагоне, в самолете,

На оживленном тротуаре – куда?

Ворочая во рту сигару или жвачку,

Он переложит из одной руки в другую чемодан,

Подумает, посмотрит пристально, недоуменно,

Уйдет в себя и скроется из виду,

Решив, как и мальчишки,

Что нет предела чокнутости и занудству,

А значит, лишены вы наслаждений в жизни.

Двенадцать лет назад, мальчишками, они

мечтали,

Теперь же, возмужав, они пришли туда,

Куда им так хотелось убежать,

Добрались до конечной станции,

Прокомпостировав билеты,

И пошли на новый круг.

Осыпав шляпы и лацканы конфетти,

Как доказательство того,

Что сорванцы чему-то научились

И вечеринка удалась на славу! Черт побери!

Пока они в пальто, набитых письмами,

Отряхивают карнавал с бровей,

Не спрашивайте их,

Куда они идут, а, где же они побывали?

Они нахмурят лоб, как будто задал им

Интерьвьюер вопрос с подвохом,

Пороются в своих блокнотах,

Бессвязно побормочут, но не признаются,

Где побывали раньше.

Уехали и все тут! Что еще сказать?

Так было принято.

Теперь же надо побывать.

А вы?

Что вы стоите с поломанным воздушным змеем

                             без бечевки?

Понятно, вы ни разу не уезжали,

Не пускались в путь, не преуспели,

Или пытались, но напрасно,

Или добились своего!

Вы не ходили босиком, равно как вас не обували

Меркурий с Аполлоном или иное божество,

Нехитрое или замысловатое.

Куда они ушли? И где

Их видели в последний раз?

Мальчишка и мужчина стоят, большой и

маленький, пред вами;

Один седой, другой зеленый.

И плачут, черт возьми!

Они пустились в дальний путь…

Мальчишка побежал к мужчине

Мужчина – к мальчугану,

Опасным встречным курсом, чреватым синяками,

Но их соударение было смягчено, смотрите!

Они сплотились в рать,

Все воинство – два ратника,

Вот так и ходят в одиноком, простом восторге,

Редкостном и бурном.

И тут до нас доходит,

Где один слонялся и чем хотел он стать;