Анастасия Григорьевна подбежала к нему, обняла его вместе с рогожей:
— Сыночек ты мой! Цел!.. Живехонек!
Еще раз выручил старый семейный сундук. Нашлись в нем и брюки, и рубашка, и даже теплый пиджак — в дорогу. Пахнущую соленой рыбой рогожу сунули в печку.
— Ишь ты! — удивленно присматривался Христя к Гриньке. — Грозен! Красный мститель!
Гринька его не слышал. Он переоделся и, сидя за столом, уплетал остатки пирога с тыквой, запивая его желтым топленым молоком.
Анастасия Григорьевна стояла возле него с крынкой в руке.
Гринька откинулся на спинку стула и, улыбаясь, похлопал себя кулаком по животу:
— Ого-го! Набарабанился!
Христя поднялся первым.
— Пора! — сказал он и кивнул на будильник.
За ним заторопились и остальные. В последний раз осмотрели они комнату. И странно — почему-то теперь, после появления Гриньки, исчезло тягостное настроение. Как будто все тут только и ждали этого мальчонку в рогоже, свернутой фунтиком. Роману Петровичу и Христе передалось оживление «мамаши».
С появлением Гриньки поездка в Ростов обрела для нее еще и второе серьезное значение. Анастасия Григорьевна решила: нужно сохранить мальчонку, пока она не сможет передать его с рук на руки отцу. А кто сможет лучше нее позаботиться о мальчике? Не раз она говорила Роману Петровичу о Гриньке: «Это не такой паренек, чтобы по базарам бегать. Ему семья нужна!» Слушая ее, Роман Петрович прекрасно понимал, что дело тут не только в Гриньке, но и в материнском сердце «мамаши».
…Они вышли со двора попарно. Впереди — Роман Петрович и Христя, за ними — «мамаша» с Гринькой. Лампу в доме оставили непогашенной, только прикрутили фитиль. Придет время, выгорит керосин — сама погаснет.
Посмотрели в последний раз на тускло святящиеся окна. Прислушались к шуму ветерка в саду.
— Пошли! — сказал Роман Петрович. Шли они темной, окраинной улочкой. Изредка освещенное окно вырывало из тьмы клочок мощенного кирпичом тротуара. А дальше становилось еще темнее, непрогляднее. Опасливо обходили беглецов редкие прохожие. За последнее время в городе участились грабежи. Люди боялись нарваться на бандитов.
За городом белели в темноте зыбкие полосы тумана. Но Христя вел маленькую группу уверенно. Ровно к условленному времени они вышли к Черным Сваям. В темноте они скорее угадали, чем увидели, торчащие из воды обугленные столбы. Спокойная вода лоснилась, казалась густой и маслянистой, как нефть. Вдалеке, где кончалась бесконечно длинная отмель, мигал одинокий маяк. Вспыхнет яркий белый глазок, бросит на воду искрящуюся дорожку и закроется…
Скоро на море появился тусклый огонек. За ним проступили еле приметные в темноте очертания косого паруса.
— «Чайка»! — сказал Христя. — Прогулочная шлюпка. С парусом.
Он знал все городские лодки. Первым забрался в «Чайку» Гринька.
— А-а! — встретил его знакомый голос. — Старый приятель!
Гринька еле разглядел в темени долговязого тюремного старосту. Рядом со старостой громадной темной глыбой сидел матрос с подвешенной на бинте рукой. Остальных в темноте узнать не удалось.
Шлюпка была крепкая и просторная. Христя быстро проверил, хорошо ли закреплены мачта, парус. Роман Петрович сменил на руле Акима Семеновича. Анастасия Григорьевна с Гринькой устроились посередине лодки, под парусом.
Легко ступая по зыбкой шлюпке и на ходу пожимая руки товарищам, Аким Семенович выбрался на берег.
— На корме глядите в оба, — приговаривал он. — Там ящик с медикаментами. И другой — с продовольствием.
Аким Семенович помог оттолкнуть шлюпку от берега.
— Передайте хлопцам в плавнях, что мы ждем их!
Над головой Гриньки захлопал парус, важно надулся.
Шлюпка слегка накренилась и направилась в открытое море.
…Под носом лодки шипела вода. Изредка всплескивала о борт мелкая волна. Далекие городские огни появились из-за мыса и растаяли. Осталось от них еле приметное розовое зарево. Звезды нависли над морем — крупные, яркие, спелые. Казалось, дунет ветерок покрепче и отряхнет их в лениво колышущуюся воду.
Гринька пробрался на корму.
— Дядя Роман! — позвал он.
— Я здесь, Гриня.
Мальчуган подошел к нему, сел рядом.
— Мне в тюрьме тот… которого забрали со мной, говорил, что ты знаешь про мамку.
— Знаю, Гриня, — тихо ответил Роман Петрович. — Знаю.
Он достал из кармана серебряное кольцо и протянул его мальчику:
— Узнаешь?
Гринька взял кольцо и, не отвечая на вопрос, срывающимся голосом спросил:
— Что с мамкой?
— Слушай, Гриня, — Роман Петрович говорил осторожно, подбирая слова, — это кольцо мать поручила тебе передать отцу. Обязательно. Поедешь в Советскую Россию, вместе с Анастасией Григорьевной… Там помогут разыскать твоего батьку. А сперва поживете в Ростове. Кольцо не теряй, помни мамкин наказ…
— А сама она? — еле шевеля непослушными губами, спросил Гринька, уже угадывая ответ Романа Петровича. — Где она?
— Нет ее больше.
— Расстреляли?
— Умерла. От тифа.
В наступившей тишине Роман Петрович слышал лишь тяжелое, как у больного, дыхание мальчика да бульканье воды под днищем.