Григорий Шелихов

— Мало!.. Мирволишь негодникам… Добавь от меня всем еще по пятьдесят, Яшке — сто! — исправил Якобий, как заботливый хозяин, не понравившуюся ему «снисходительность» Реббиа. — Та-ак… — продолжал он, — виновные наказаны, достойный заслуживает награды… Проводи, Реббиа, купца в канцелярию, прикажи выдать ему… сто рублей за… за… — Якобий затруднился выдумать предлог расходования казенных денег. — Они сами придумают за что!..

— Ваше превосходительство… — опешил Шелихов от такого неожиданного и смехотворного оборота губернаторской аудиенции.

Розги, под которые он подвел людей, его не смущали. Разве не хуже было бы, если бы он их, пойманных с поличным под амбаром, доставил со всеми этими скрипицами и жалейками в полицию? За воровское дело, кладущее пятно на его имя, генерал бы их кнутом ободрал. Розги — это поблажка, за нее благодарить должны. Не об этом тревожился Шелихов: в придуманной им хитрой и тонкой игре он вдруг почувствовал себя пострадавшей стороной.

Денежная подачка сразу обескуражила Шелихова. Он впервые так явственно ощутил, сколько же вельможного равнодушия, тупости и пренебрежения предстоит ему преодолеть, чтобы довести до сознания сильных мира все значение его открытий, выводящих родину на просторы Тихого океана. «Ничего Якобия своей волей для Америки не сделает, — подумал Шелихов, — разве что с Петербургом переписку затеет — и на nом спасибо скажешь… Надо только узелок ему в памяти завязать».

— Ваше высокопревосходительство, — награждая губернатора более высоким титулованием, продолжал Шелихов уже только ради того, чтобы завязать хотя бы этот узелок в губернаторской памяти, — за что меня деньгами обижаете? Скрипку я отбил, знаючи, как вы благородными инструментами дорожите и в ограждение имени вашего от напрасного зубоскальства купцов-пересмешников… вроде Голикова, Лебедева и иных прочих… Довольно и того, что они «нужную» войну придумали! — запустил Григорий Иванович отравленную стрелу в своих противников.

— Гм… — буркнул Якобий, дав понять этим Шелихову, что стрела засела в губернаторской памяти. — Что ж, и до сих пор упорствуют, дураки?

— И другим дуракам пример подают! — в тон подсказал Шелихов. — Да и людей, выполнивших приказание вашего превосходительства, чем только не донимают… к примеру, и мне туго от них приходится — кабальным договором задавили…

— Обратись в совестный суд. Я дам указание, — совсем уж благосклонно отозвался Якобий. — Я не допущу несправедливости.

— Не оставьте, ваше превосходительство, милостивым вниманием. Стократ за скрипицу отблагодаренным сочту себя и… — Шелихов запнулся, подумав, не слишком ли много удачи он ждет от такого счастливого поворота затянувшейся аудиенции, но тут же решил: раз с мели сошел — плыть до конца. — И донесение разрешите представить о плавании моем и открытии Славороссии…

— Какой такой Славороссии? Не надо… Биллингс каждый год делает открытия, а начнут в архивах копаться, открытия его столетнюю давность имеют: Дежнев прошел, Стадухин сидел, Шалауров видел, Левашев и Креницын описали. Не сочтешь колумбов российских, кои в Великом океане земель неведомых искали! Где ты свою Славороссию нашел?

— Виноват, ваше превосходительство, обмолвился… Промеж домашних своих так называю я открытые мной и в подданство державе нашей приведенные американские Российской империи новые владения.

Необыкновенное заявление купца, сделанное голосом крепким и уверенным, показалось Якобию дерзким. Благосклонность его начала убывать. Якобий смутно припоминал, что правитель губернской канцелярии Селивонов, делец и умница, пытался занять его время выдумкой о каком-то промышленнике, который в поисках морских животных наскочил на неведомую землю и нахально назвал ее Америкой. А кому не известно, что Америка триста лет назад открыта Колумбом. Уж не этот ли самый враль…

— Ты чем торгуешь и как тебя звать-то? — спросил Якобий, спохватившись, что он совершенно не представляет себе, какая птица стоит перед ним.

— Чем придется, ваше превосходительство, а имя мне Григорий Иванов, сын Шелихов…

— Что же тебя, Григорий Иванов, от лабазов оторвало и в море на этакое открытие бросило?

— Вечно достойной памяти первого императора Петра Великого ковш с гербами золочеными, жалованный деду моему Григорию Лукичу, Белгородской засеки затинному стрельцу, за заслуги государственные. Дед холсты домотканые лучшей доброты на окрыление Азовской флотилии поставлял. Служба отечеству бесчиновных предков моих и меня возбудила быть подражателем предкам своим, показать отечеству мое усердие…

В словах и голосе Шелихова ухо Якобия уловило предостережение против пренебрежительного отношения к сделанным заявлениям. В старом авантюристе, не раз в поисках счастья менявшем своих хозяев, иногда просыпалось желание натянуть на себя лохмотья рыцарских чувств.

Якобий покусал губы, насупился.