Григорий Шелихов

Письмо перед выходом партий на промыслы Баранов получил на Кадьяке с прибывшим из Охотска судном «Три святителя». Не обнаруживая тогда перед людьми и признака тревоги, правитель неожиданно для всех переменил решение и соединил направлявшиеся в разные стороны партии Пуртова и Куликалова в одну огромную флотилию из трехсот байдар, с пятьюстами промышленных, объявив, что и он поплывет с ними, так как ему нужно лично ознакомиться с местами промысла в Чугацком заливе и далее к Якутату. По его соображениям, Кокс должен был появиться с юга, чтобы попытаться уничтожить партии, находящиеся на летних промыслах вдали от Кадьяка. В его расчеты, видимо, входило и уничтожение крепости Воскресенской, где строятся первые корабли российско-американского приватного флота.

Перед отплытием Баранов пригласил к себе прапорщика Чертовицына, поседевшего на службе старого сибирского солдата. Поставил храброго служаку, бравшего в 1767 году под командой Суворова Берлин, перед образами и взял с него клятву не допустить высадки Кокса на Кадьяке. Баранов и сам был уверен, что крепости Павловской, куда он в прошлом году перенес центр российских колоний в Америке из размытой и затопляемой приливами Трехсвятительской гавани, Коксу никак не одолеть. Высокое положение над морем на гранитных утесах и двадцать фальконетов и единорогов, оставленных еще Шелиховым, придутся не по зубам английскому пирату и его людоедам.

— Господин прапорщик, — торжественно заключил правитель свою беседу с начальником Кадьякского гарнизона, — не я, — что я в деле сем значу! — Россия защиты от вас требует… Да не посрамимся!

— Не сумлевайтесь, Александр Андреевич, костьми ляжем, а на берег англицев не пустим! Вот ежели в море… Только что же он в море нам сделает? Постоит, прохарчится и уйдет… Благодарим на доверии! — церемонно раскланялся прапорщик Чертовицын, принимая из рук правителя поднесенную на прощание кружку неразведенного спирта.

Думая о завтрашней встрече и неизбежном бое с шведским капером, правитель вспоминал старика Чертовицына и самое важное — центр русской Америки, селение Павловское, в северо-восточном углу Кадьяка, оставленное на Чертовицына под защитой старых, плохоньких пушчонок. Вспоминал свой ладный и внушительный — с моря прямо в глаза кидается — дом правителя, в который всего год как перебрался после двух лет жизни в палатках и под открытым небом. В доме хранились все дела и документы компании, счета и денежный сундук… «На берег Чертовицын Кокса не допустит, а сжечь дом и все селение чем воспрепятствует? Пушки Коксовы, наверно, втрое дальше наших бьют… Мне бы Кокса на Кадьяке ждать! А теперь… теперь здесь надо Кокса кончать», — думал Баранов, ничем не выдавая охватившей его тревоги. Он искал выхода и спасения от представившейся ему опасности.

Отступления перед трудностями и опасностью Баранов не допускал. Годы кочевой торговли среди воинственных чукчей и коряков на крайнем севере Сибири и на Камчатке, а особенно последние три года жизни в Америке, краснокожие жители которой с необыкновенной легкостью решались на пролитие чужой и своей крови, приучили Баранова силой или хитростью добиваться победы. На войне все средства хороши, но воевать надо с умом.

— Придется, други мои, — начал Баранов, — попытать счастья самого Кокса захватить, а для этого дела один ты, Демид Софроныч, подходишь…

— Всегда Демиду место и честь, — недовольно пробурчал Пуртов, предполагая, что правитель намерен взять судно пирата на абордаж. — А кому же, как не мне, с Мелкуром этим рассчитаться за пограбление и наручники? — продолжал недовольно ворчать Пуртов, помня о своей встрече с арматором Коксом года три назад. Тогда эта встреча благодаря находчивости и удальству купеческого сына Пуртова закончилась посрамлением наглого арматора.

— В-во, через то, что ты Кокса боксой уже угощал, через это самое для моего замысла непригоден. Он тебя враз признает! И бородищу твою, Егор, жалко для Кокса брить, — пошутил правитель, восхищенный в душе недовольством Пуртова. — Ты ему на берегу объявишься и в наручники возьмешь… Только смотри у меня, грудью не кидаться, удальства не показывать!

Баранов помолчал, как бы еще раз прикидывая в уме шансы задуманного предприятия, и высказался затем с обычной прямотой, не преуменьшая риска и опасности: