Григорий Шелихов

— Ваши странствования и открытия хорошо мне известны по вашей попытке четыре года назад получить поддержку и от брата моего Семена Романовича. Ему, как посланнику нашему в Англии, они немало хлопот причинили… Англичане весьма ревнивы, — они, как собака на сене, того отдать не хотят, чего и сами съесть не в силах. Я хорошо знаю положение дел в Америке: вся она федеральным штатам через небольшое время будет принадлежать, но это отказа нашего от участия в судьбах Нового Света обозначать не может… Экспедиция Беринга пятьдесят лет назад единственно установила, что узкая протока, разделяющая оба света, не позволяет утверждать, где кончаются владения российские и рождаются права английские на Новый Свет… Расскажите, Григорий Иванович, — я не ошибся в имени вашем и отчестве? — Воронцов любил блеснуть знанием людей и всеудерживающей, цепкой памятью. — Расскажите о планах и предположениях ваших. Как понимаете вы первоочередные наши нужды на Великом океане?

— Все соображения, посильно разуму моему, изложил я в тетради, поданной вашему сиятельству… Будущие времена добавят, что упустил я, недодумав, а мне… мне господь и русские люди простят! На медные учен, ваше сиятельство! — воскликнул Шелихов, весь всполохнувшись каким-то внутренним светом.

— Но все же… — поощрительно настаивал Воронцов.

— Народ знает свою дорогу, ваше сиятельство… Простите, если что не так скажу! — собираясь с мыслями, велеречиво начал мореход, но постепенно, успокоенный молчаливым вниманием сановного хозяина, заговорил просто и горячо. — На Великий океан издавна устремилась Русь, на нем ей и придется встретиться со всеми нациями, став первой среди них, а у нас сейчас, окромя замерзлого Охотского, и гавани на нем нет, — беспомощно развел руками Григорий Иванович. — Гавань в перву голову нужна, ваше сиятельство! Гавань, откуда можно было бы флоту российскому на просторы морские выйти — на Китай за чаем и шелками, на Индию алмазную, на сахарные острова Филиппийские — за сандалом и китовым усом, на жемчужные Гаваи и в наши — по всем правам наши они! — мной открытые земли американские, где сами в руки идут золото, руды медные самородные, уголь земляной, кость моржовая, а бобров морских бесценных, сивучей и нерпы больше, чем гусей у нас. Гавань нужна, адмиралтейство поболее петербургского — корабли океанические строить, склады для товаров, жилья человеческие… В Охотском по сей час, как медведи, в ямах живут! — закипая горечью при воспоминании об отечественном убожестве и дикости, гремел мореход возбужденным голосом.

Граф Александр Романович с возрастающим интересом присматривался к такому невиданному им среди русского купечества человеку.

— И гавани этой еще Васька Поярков,[44] на якутских плоскодушках по Лене, Алдану и Зее на реку Амур с боями продравшись, в горле амурском место указал… Полтораста лет легло после этого дела, а мы из охотского гнилого кута на вселенную дорогу не вышли!

— Трудное это дело, Григорий Иванович, — задумчиво отозвался Воронцов, — не можем мы дружбу и договоры наши с Китаем нарушить…

— Китай на левый берег и носу не показывает, ваше сиятельство, а реку — вольная она и широкая — пополам разделить без ссоры и обиды мочно…

— Ведь, пожалуй, Шелихов прав… Вы как думаете, Федор Васильевич? — И, не ожидая как бы само собой подразумеваемого положительного ответа, граф продолжал: — Гавань на Амуре… этим надо заняться…

— Против горла амурского раскинулся Черный остров, по китайскому Кудедао, — загорелся Шелихов надеждой вовлечь Воронцова в круг своих мыслей, — издавна живут на нем и промышляют русские люди… На Лаперусовой лоции, снятой мною у господина Лессепса, когда он через Иркутск в Европу проезжал с известиями о кругосветном славном плавании, нашел я на лоции протоку между островом — Сагалином Лаперус его называет — и японским Мацмаем… Сагалин этот и Курильские островы — на них Михаила Стадухин при Алексее Михайловиче пришел — особливо надо беречь и нашими заселить. Кто их держит, тот хозяином океана и дорог в Китай, и в Индию, и в Америку сидит. В Охотское ли плыть, из Охотского ли флоту выходить — Курилов не минуешь, за горло схватят! Люди тамошние, курильцы бородатые, безобидный народ, только вот соседи наши по Курилам японы — сомнительны. Об Японе забывать никак мы не должны! Воровские люди, самураи двусабельные, на Нифонских островах сидят. Горды и злобны, жадны без меры, от всего света отгородились и всякого, кто к ним случаем попадет, через плен и муки живота лишают.

С Японией, не пропускавшей ни на каких условиях компанейских кораблей на Макао и Кантон — единственные порты, открытые тогда Китаем для торговли с иностранцами, у морехода были давние счеты и о характере правящих ею самураев сложилось самое неблагоприятное мнение.