Григорий Распутин

Интересное свидетельство о способности сибирского крестьянина в случае необходимости моментально преображаться приводит в своих мемуарах хорошо знавший Распутина и достаточно беспристрастно к нему относившийся начальник петроградского охранного отделения генерал-майор К. И. Глобачев: «Однажды я приехал на квартиру к Распутину по служебному делу (охрана его личной безопасности). Принял он меня в своем кабинете, который представлял маленькую грязную комнату, меблированную дешевеньким письменным столом с банкой чернил на нем, креслом и диваном, крытым дерматоидом, весьма потрепанным от времени. Распутин был совершенно пьян, что выражалось у него приплясыванием, вздором, который он молол, и бесконечными объятиями и поцелуями. Он производил впечатление человека, не отвечающего за свои поступки, и я уже собирался уходить, чтобы повидаться с ним в другой раз, когда он будет в нормальном состоянии, как в это время послышался входной звонок и одна из дочерей пришла сказать, что пришла „Аннушка“, то есть Анна Александровна Вырубова. Распутин сразу преобразился, его нельзя было узнать, хмель пропал бесследно. Вскочил, принял нормальный вид и побежал встречать гостью. Приглашенный им в столовую пить чай, я там застал целое общество: Вырубову, епископа Исидора, несколько дам и его семью. Чаепитие продолжалось с полчаса, и все это время Распутин вел себя нормально и весьма почтительно по отношению к Вырубовой, а с епископом Исидором вел спор на богословскую тему. После отъезда Вырубовой Распутин вновь преобразился, продолжая быть пьяным, или по крайней мере, показывая это».

Мемуар в высшей степени примечательный и многое объясняющий в распутинском феномене. Он был с людьми таким, каким они были готовы (или, так скажем, достойны) его видеть, но в обращении с Царицей и ее кругом вел себя иначе, нежели с обыкновенными дамами или приставленными к нему охранниками и соглядатаями. Григорий сильно и очень выгодно отличался от всех людей, которых Государыня знала и кому по большей части не доверяла.

«Раньше Распутин, между прочим, пленил ее независимостью и смелостью своих суждений, – писал в своих мемуарах протопресвитер Шавельский. – Еще перед войной царица говорила своему духовнику: „Он (Распутин) совсем не то, что наши митрополиты и епископы. Спросишь их совета, а они в ответ: 'Как угодно будет вашему величеству!' Ужель я их спрашиваю затем, чтобы узнать, что мне угодно? А Григорий Ефимович всегда свое скажет настойчиво, повелительно“».

Протопресвитер Шавельский именно в связи с Распутиным дал очень жесткую характеристику религиозным чувствам и настроениям Государыни.

«Императрица была очень религиозна, крепко любила Православную Церковь, старалась быть настоящей православной, – рассуждал он. – Но увлекалась она той, развившейся у нас в предреволюционное время, крайней и даже болезненной формой православия, типичными особенностями которой были: ненасытная жажда знамений, пророчеств, чудес, отыскивание юродивых, чудотворцев, Святых, как носителей сверхъестественной силы. От такой религиозности предостерегал Своих последователей Иисус Христос, когда дьявольское искушение совершить чудо отразил словами Св. Писания: „Не искушай Господа Бога твоего“ (Мф. 4, 7). Опасность подобной веры воочию доказал пример Императрицы, когда, вследствие такой именно веры, выросла и внедрилась в царскую семью страшная фигура деревенского колдуна, проходимца, патологического типа – Григория Распутина, завладевшего умом и волей царицы и сыгравшего роковую роль в истории последнего царствования. Увлечение царицы Распутиным было совершенно благонамеренным, но последствия его были ужасны. Зловещая фигура Распутина высокой стеной отделила царицу от общества и расшатала ее престиж в народе, к которому, вследствие болезненного состояния, она не смогла близко подойти и которого она не сумела как следует узнать. С течением времени, в особенности в последние предреволюционные годы в характере Императрицы стали все ярче выявляться некоторые тяжелые черты.

При все возраставшей экзальтированной набожности, у ней, под влиянием особых политических обстоятельств и семейной обстановки, как будто все уменьшалось смирение…»

Шавельский был человеком близким ко Двору и знал Государыню не понаслышке, и все же его суждение характеризует не столько подлинную царицу Александру Федоровну, сколько те представления, которые бытовали в высшем свете, шокированном интересом образованной европейской женщины к темному мужику и искавшем этому интересу свое объяснение.