Григорий Распутин

«Распутин не раз говорил, что с его смертью рухнет трон и погибнет династия Романовых. Очевидно, в этом диком и яростном человеке было то смутное предчувствие беды, какое бывает у собак перед смертью в доме, и он умер с ужасным трудом – последний защитник трона, мужик, конокрад, исступленный изувер», – писал в «Хождении по мукам» Алексей Толстой, который хоть и несет вину за участие в похабном проекте Щеголева и никаких оснований не имел звать убитого изувером и конокрадом, в одном и в самом главном попал в точку: за два месяца до революции в России был убит самый верный защитник монархии. И… самый страшный ее разрушитель.

«Я был в Зосимовской пустыни под Москвой на богомолье. В монастыре было, как всегда, тихо и молитвенно. Простояли, как водится, пятичасовую всенощную, исповедовались, причащались за литургией, которую совершал еп. Феодор из Москвы, – вспоминал С. Булгаков. – И вот после обедни из номера в номер поползло потрясающее известие. Распутин убит. Кто-то приехал и привез его из Москвы. Первое и непосредственное чувство было отнюдь не радости, как у большинства, но смущения и потрясения. А между тем все радовались, даже монахи. Преосв. Феодор перекрестился, узнав об этом, – помню, как меня это поразило. У меня же было твердое и несомненное чувство, которое – увы! – впоследствии подтвердилось: против нечистой силы бессильна революционная пуля, и Распутинская кровь прольется в русскую землю. Вместе с тем было смущение относительно бессилия Церкви, которая, очевидно, не могла заклясть беса, и его сразила офицерская пуля».

«Отъезд мой из Луцка совпал со следующим обстоятельством. Я приехал на вокзал, купил газету, развернул ее – и вижу заголовок: "Убийство Распутина"… Первое впечатление, которое не изгладилось и впоследствии, – вздох облегчения. Темная сила отошла…» — писал митрополит Евлогий.

И он же через несколько страниц, уже с Распутиным никак не связанных: «Общее положение в епархии становилось все хуже и хуже. В деревнях грабежи и разбой, в уездах погромы помещичьих усадеб и убийства помещиков. Случалось, что в праздник деревня отправлялась в церковь, а поеле обедни всем миром грабила соседние усадьбы <…> Особенно неистовствовали в прифронтовой полосе. Тут была просто вакханалия <…> Куда девалось "Христолюбивое воинство" – кроткие, готовые на самопожертвования солдаты? Такую внезапную перемену понять трудно: не то это было влияние массового гипноза, не то душами овладели темные силы» (в обеих цитатах курсив мой. – А. В.). В этом невольном совпадении и есть ключ ко всему.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Похороны Распутина. Епископ Исидор. Революционные вандалы. «Мы, нижеподписавшиеся…» Репетиция цареубийства. После Великого февраля. Чистка в церковных рядах

Убитого хотели сначала похоронить на его родине, в селе Покровском, но, опасаясь возможных волнений в связи с отправкой тела через полстраны, приготовили место для погребения в Царском Селе, на той земле, которую купила Вырубова.

«Епископ Исидор отслужил заупокойную обедню (чего не имел права делать) и отпевание. Говорили после, что митрополит Питирим, к которому обратились об отпевании, отклонил эту просьбу. В те дни была пущена легенда, что при вскрытии и отпевании присутствовала Императрица, что дошло и до Английского посольства. То была типичная очередная сплетня, направленная против Императрицы», – вспоминал Спиридович.

«Когда Распутин умер, то в день его ночных похорон я был вечером у владыки и понял, насколько ему был тяжел этот гнет Распутина, и я поддержал Осипенко в его убеждениях владыки не ехать на отпевание Распутина; отпевание Распутина совершил, по своему настойчивому требованию, сблизившийся с Распутиным и проведенный, по требованию Распутина, на место игумена тюменского монастыря, после отца Мартемиана, живший в Вятке епископ Исидор», – показывал Белецкий.

Слухи об Исидоре ходили не самые хорошие. «Еп. Исидор по длинному ряду скандальнейших похождений был притчею в нашем святительстве. Скандалы не раз приводили его к отрешению от викариатства и к заточению в монастырь. Это, однако, не помешало ему в последнее время пользоваться особым вниманием Царского. Там близость к Распутину покрывала какие угодно согрешения и даже преступления», – вспоминал протопресвитер Шавельский. Смиттен же в своем докладе писал о том, что «при Питириме и Раеве произошла позорная реабилитация большого друга Распутина и Вырубовой епископа Исидора Колоколова, который обвинялся в мужеложестве со своим келейником Флавианом и других преступлениях и который при Волжине определением Синода был сослан рядовым монахом в один из монастырей Казанской епархии с подчинением его настоятелю».