Григорий Распутин

Об этом думали и многие видные государственные деятели старого режима. Наиболее простодушные полагали, что государь по слепой своей доверчивости не видит тех коленец, которые откалывает "святой старец". Достаточно только открыть царю глаза на этого развратника, взяточника и хлыста, и все пойдет по-хорошему. <…>

Я был в это время уже начальником штаба Северного фронта. Сама должность предоставляла мне огромную власть. Я мог, например, самолично выслать в места отдаленные заподозренных в шпионаже лиц, если они действовали в районах, подчиненных фронту.

Поэтому я решил с помощью особо доверенных офицеров контрразведки скрытно арестовать Распутина и отправить в самые отдаленные и глухие места империи, лишив тем самым его всякой связи с высокими покровителями. Несмотря на немолодой уже возраст и большой военный и административный опыт, я полагал, что сумею привести свой план в исполнение, и не понимал того, каким неограниченным влиянием на царствующую чету пользовался Распутин. Только много позже, с головой окунувшись в кипучую работу по созданию Красной Армии и многое перечитав и передумав, я понял, что с распутинщинои могла покончить только революция.

Тогда же, в шестнадцатом году, я, не ограничиваясь тщательным изучением всех имевшихся в контрразведке материалов о Распутине, побывал в находившемся в Царском Селе лазарете Вырубовой, о котором контрразведчики говорили как о конспиративной квартире Распутина. Под видом посещения раненых в госпитале этом бывала и встречалась со "старцем" и сама императрица и ищущие его покровительства сановники».

Самое ценное в скупых мемуарах Бонча то, что он не побоялся назвать имя человека, который в последнее время стал у нас едва ли не национальным героем и считается отцом-основателем российской разведки и контрразведки и чей портрет, как предполагают, должен сменить изображение Феликса Дзержинского в кабинетах на Лубянке. Причем Бонч-Бруевич не только его называл, но и написал об этом «махровом монархисте» и враге всех смутьянов и революционеров не в уничижительных, но в уважительных тонах, что можно считать большой личной смелостью и редким проявлением благородства царского, а впоследствии советского генерала.

А звали этого воспетого Бонч-Бруевичем молодца Николай Степанович Батюшин. В начале войны он находился у Бонч-Бруевича в подчинении, и когда генерал позднее писал о том, что «контрразведке было известно, что Распутин является сторонником сепаратного мира с Германией и если и не занимается прямым шпионажем в пользу немцев, то делает очень многое в интересах германского генерального штаба», когда утверждал, что «влияние, которое Распутин имел на императрицу и через нее на безвольного и ограниченного царя, делало его особенно опасным» и отсюда «интерес, с которым контрразведка занялась "святым старцем" и его окружением», когда признавал, что «мы знали, наконец, что министерство внутренних дел широко субсидирует "старца"», то контрразведка – это и есть Батюшин, а «мы» – Батюшин и он, Бонч-Бруевич, – тандем двух русских офицеров, последних, кто мог спасти опытного странника от выстрелов в ночь с 16 на 17 декабря.

«Он был для меня своим человеком, и я без всякой опаски посвятил его в свои далеко идущие намерения <…> Генерал Батюшин, взявшийся за расследование темной деятельности Распутина, старался не касаться его отношений с царской семьей, Вырубовой и другими придворными, но это было трудно сделать – настолько разгульный мужик вошел в жизнь царскосельского дворца <…> Еще в бытность мою начальником штаба 6-й армии контрразведка штаба не раз обнаруживала, что через Распутина получают огласку совершенно секретные сведения военно-оперативного характера.

Все это вместе взятое заставило Батюшина, хотя и скрепя сердце, привлечь для работы в контрразведке пресловутого Манасевича-Мануйлова, журналиста по профессии и авантюриста по призванию. Задачей нового агента контрразведки было наблюдение за Распутиным, в доверие к которому он ухитрился войти. <…>

Особого удовольствия от того, что генерал Батюшин привлек этого проходимца к работе в контрразведке, я не испытывал. Но с волками жить – по-волчьи выть».

О миссии Батюшина писал и протопресвитер Шавельский:

«Через несколько дней после первого нашего разговора Пильц снова зашел ко мне. Теперь он сообщил мне, что после значительных усилий ему удалось убедить и ген. Воейкова, и ген. Алексеева взяться за петроградских – дельцов, евреев, "Митьку" Рубинштейна, Мануса и К°, которые через Распутина устраивают разные разорительные для армии сделки и даже выведывают военные тайны. Ген. Алексеев поручил ведение дела состоявшему при штабе Северного фронта генералу Батюшину. Пильц надеялся, что Батюшину удастся документально установить виновность не только Рубинштейна и Мануса, но и Распутина.