Я должен сказать, что у меня, выражаясь деликатно, глаза полезли на лоб. Три дня тому назад я, с двумя сыновьями с правой и левой руки, с друзьями и родственниками, скифски-эпически дрался за «Единую Неделимую» именно с этой дивизией Котовского. И вот, оказывается, произошло легкое недоразумение: они тоже за «Единую Неделимую».
Мы подходим к караулке. Тут он, правда, пониженным голосом, стал чистить коммунистов. К этому уже я был несколько подготовлен: я вспомнил тех двух делегатов Котовского на берегу Днестра:
– Сволочь коммунисты…
Этот говорил в том же роде. Я посмотрел на него сбоку: «Не наш ли ты?» Нет, он не был офицер. Это красный командир большевистской формации».
Главный идеолог белого движения в данном случае – свидетель авторитетный. И он так резюмировал свое мнение о Котовском и котовцах: «Да, они пока не обирали, не расстреливали, не грабили.
Может быть, в такой дивизии Котовского гораздо больше близкого и родного, чем мы это думаем. Но все это пока…
Пока здесь работает что-то человеческое, вернее сказать, что-то общее всем нам, русским. Но ведь за этим стоит страшная изуверская сектантская сила, кровожадная, злобная, ненавидящая, которой, увы, подчинены все эти Котовские и близкие ему по духу…»
Шульгин также дает свою версию биографии Котовского, вполне фантастическую, которую позднее использовал в своей книге Роман Гудь:
«Кстати, о Котовском.
Этот человек окружен легендой. Но вот что мне удалось более или менее установить. Он родом из Бессарабии… Кажется, получил какое-то среднее агрономическое образование. Будучи еще совсем молодым человеком, он убил. Убил человека, который оскорбил его сестру. Был сослан на каторгу. Бежал, вернулся в Бессарабию под чужим именем. Поступил управляющим к одной помещице. Образцово управляя имением, он вместе с тем производил самые дерзкие нападения и грабежи во всей округе, причем грабил только богатых будто бы и широко помогал бедным. Долгое время полиция никак не могла установить, что этот полулегендарный не то Дубровский, не то Робин Гуд и Котовский, образцовый управляющий, – один и тот же человек. Но, наконец, его выследили: подробности его ареста рассказываются со всякими украшениями; словом, он был ранен, арестован, снова судим и снова сослан. Революция 1917 г. освободила его, и он появился в Одессе. В городском театре, в фойе, одна из ограбленных им дам узнала его и упала в обморок. Он весьма галантно привел ее в чувство. Затем отправился на митинг, который шел в театре, и весьма шикарно продал с аукциона в пользу чего-то, наверное свободы, свои кандалы за 5000 рублей. Как он стал командиром дивизии, я не знаю, но могу засвидетельствовать, что он содержал ее в строгости и благочестии, бывший каторжник, – «honny soit, qui mal y pense» (позор тому, кто плохо об этом подумает (фр.)). В особенности замечательно его отношение к нам – «пленным». Он не только категорически приказал не обижать пленных, но и заставил себя слушать.
Не только в Тирасполе, но и во всей округе рассказывали, что он собственноручно застрелил двух красноармейцев, которые ограбили наших больных офицеров и попались ему на глаза.
«Товарищ Котовский не приказал» – это было, можно сказать, лозунгом в районе Тирасполя. Скольким это спасло жизнь…
Надо отдать справедливость и врагам. Я надеюсь, что, если «товарищ Котовский» когда-нибудь попадет в наши руки, ему вспомнятся не только «зло», им сделанное, но и добро… И за добро заплатят добром».
Мы уже знаем, что до 1917 года Котовский не то что никого не убил, но даже не ранил. Никто его сестер как будто не оскорблял, и Григорий Иванович точно не убивал их обидчика. И на каторге побывал фактически лишь один раз, так как все время по второму приговору провел в одесской тюрьме. И в 17-м году никакие дамы, узнавшие Котовского, в обморок не подали. У них тогда было много других поводов падать в оюморок. Шульгин, а вслед за ним и некоторые другие белоэмигранты хотели видеть в Котовском благородного разбойника, готового в будущем бороться с коммунистами за восстановление «Единой и неделимой» России, то ли во главе с монархом, то ли с республиканским правительством. С подлинной политической физиономией Котовского эти мечты имели мало общего.
О бое у селения Кандель сохранились и другие свидетельства с белой стороны, помимо мемуаров Шульгина. Это – приказ военного представителя в Румынии генерала А. В. Геруа от 15 апреля 1920 года: «25-го января произошла эвакуация Одессы. Часть войск Добровольческой Армии, масса беженцев с женщинами и детьми отходили под натиском большевистских частей и банд к границам Румынии.
В составе отступающих находилось около 400 кадет от 12 до 14 лет. Отходя от Одессы под угрозой нападения со всех сторон при ничтожных для противодействия большевикам силах, отсутствия боевых и жизненных припасов, перегруженности отряда обозом, в коем следовали женщины и дети, холоде и недружелюбном отношении запуганных большевиками жителей, требовались сверхъестественные усилия для преодоления лишений и сохранения бодрости.