Григорий Явлинский

То, что гусеница назовет концом света, мастер назовет бабочкой — так считает философия Востока. Разглагольствования некоторых ученых мужей о деградации, об усталости народа не что иное, как мнение гусеницы. Я, наоборот, вижу духовное пробуждение людей, чувствую в людях неизрасходованный, нерастраченный запас сил. И тем сильнее давит на сердце несуразица, непредсказуемость российской политики. Я никогда не идеализировала Ельцина и его окружение, но сейчас их ошибки видны невооруженным глазом. В их ошибках есть большая опасность.

Нечто подобное уже происходило в 1991 году, только тогда опасность была над Советским Союзом, а теперь… Теперь такая же судьба может постигнуть и Россию. «А опасность, которая сегодня возникла, — пишет Г. Явлинский, — заключается в следующем: пока вы смотрите наверх, что вам там что-то решат или сделают, под вами разъезжается земля. Ребята, она просто уходит, одна нога у вас тут, а другая — там. И вместо того чтобы думать, как взять багор, как встать, как скрепить разъезжающиеся половины, ты ждешь, не жди» [131].

Историческая судьба России связана с миллионами человеческих судеб. Грандиозность пережитой нами катастрофы не знает аналогий в мировой истории. Нам не поможет ни Пиночет, ни скопированная с «чужой выкройки» демократия. Бессмысленно спорить с тем, что пока нет частной собственности, не будет и демократии. Это правильно. Но это полуправда. Истинно также и то, что пока нет гражданского общества, людей, обладающих духовным, сильным характером, не будет государственности, а будет вечный хаос и грязь. Государственность уходит корнями в человеческое сердце или, как сказал Г. Явлинский, должна прорастать снизу, с корней травы. Частная собственность обязательно нужна, но это уже потом, а в начале… В начале, наверное, все же человек, который должен построить демократическое общество. Надо помнить, что ужас, охвативший нашу страну, не только разрушил слабые души, но и закалил сильные. В теплой инкубаторской атмосфере Советского Союза люди ходили по твердой земле, исключающей падение, и чувствовали над собой потолок, исключавший взлеты. Правда, всегда есть место для подвига, но само понятие подвига размывается сытой размеренной жизнью. Наше время, поставившее всех нас на край пропасти, дает равные возможности и для взлета, и для падения. Именно сейчас в провинциальных городах и деревнях выкристаллизовывается национальный характер, которым во все времена славился человек, живущий в России. Человек, обладающий этим характером, может найти верный путь и вернуть России благоденствие.

Обладает ли этим характером Г. А. Явлинский? Друзья Григория Алексеевича редко говорят об этом, тем более в прессе. Объясниться в любви и нахваливать, восхищаться и благоговеть, трепетно подрагивая нервными окончаниями, скорее дело не женщин даже, а баб. Не знаю, есть ли в окружении Григория Алексеевича такие люди, а вот «друзья», ласково вставляющие палки в колеса, есть. Если бы не они, то мы бы о Г. А. Явлинском вообще ничего не узнали. Например, политолог А. Кива — он так часто и много говорит о Г. А. Явлинском, что не доверять ему просто стыдно. «Мода на Явлинского, — пишет он, — покоилась как на политической конъюнктуре, так и на некоторых константах русского национального характера» [132]. Жаль, что он не объяснил на каких именно: сила духа, мудрость, доброта…? Несмотря на мрачные прогнозы А. Кивы, Явлинский и сейчас еще в моде. Очевидно, мода, если она зиждется на константах, переходит в призвание. О том, на каких константах основан характер Григория Алексеевича и каким образом характер определил его судьбу, попытаемся выяснить.

С десятилетнего возраста он увлекался экономикой. В более зрелые годы замахнулся мыслью на механизм управления народным хозяйством СССР. С приходом к власти М. Горбачева участвовал в разработке экономической программы правительства Рыжкова — Абалкина. В 1991 году стал заместителем И. Силаева на посту председателя Комитета по управлению народным хозяйством РСФСР. Благодаря усилиям Г. Явлинского был подписан договор об Экономическом сообществе независимых государств. Созданию Экономического сообщества помешало Беловежское соглашение, породившее золотушного и недоношенного младенца — СНГ.