Грифоны охраняют лиру

Как известно, чем дольше длится молчание, тем труднее его прервать: как будто весомость текста определяется исходя из количества слов на единицу времени. Никодиму казалось равно нелепым и начинать беседу с замечания о погоде, и разрубать повисшее безмолвие вопросом, что, собственно, заставило водительницу остановить машину рядом с бредущим вдоль дороги непонятным типом. Впрочем, покуда он обдумывал реплику, первое слово осталось за дамой: когда они остановились на красный сигнал светофора (поскольку тем временем они въехали уже в Москву и неслись по освещенным улицам), она издала полувздох-полувсхлип — и Никодим с нарастающим чувством неловкости увидел, что она с трудом сдерживает рыдания. В желтом свете близкого фонаря он заметил в ней то, что ускользнуло в полутьме: крепко сжатые челюсти, слегка подрагивающие губы и единственная слеза, медленно катящаяся по щеке. Волосы ее и точно оказались светло-голубого цвета, причем выкрашенные так искусно, что Никодиму почудилось даже сияние, от них исходящее. Чуть резче обычного она переключила рычаг, отчего «фиат» взвыл мотором, освободившейся рукой убрала слезу, и вновь они в полном молчании помчались по безлюдным улицам. Никодим, поглядывая на нее боковым зрением (прямо в упор рассматривать сделалось тем более неловко), обратил внимание на некоторую странность ее посадки: своей выпрямленной спиной она не касалась спинки сиденья, как будто та была чересчур жесткой, холодной или мокрой — или просто у нее болел позвоночник.

Сперва он не узнавал улиц (в этой части Москвы ему приходилось бывать нечасто), но через некоторое время какая-то последовательность домов показалась ему знакомой, затем еще и еще — и вскоре он понял, что они приближаются к Пресне, впрочем явно стараясь не выезжать на центральные магистрали, а пробираясь переулками. Здесь было уже многолюднее: работали бары, у которых, по летнему времени, кучковались запоздалые праздные гуляки, вышедшие ненадолго из дымной полутьмы. Собственно, отсюда Никодим легко мог добраться к себе в Трубниковский и самостоятельно, да хотя бы и пешком, но ему неловко было просить спасительницу остановиться, да и любопытно было, куда они направляются. Последнее разрешилось быстро — проделав еще несколько поворотов и напоследок лихо проехав через проходной двор, она затормозила ровно перед освещенным вестибюлем «Тишинской»: «Вам выходить». — «Спасибо вам огромное». — «Не стоит благодарности. Завтра, вернее, даже сегодня к князю, помните?» Никодим остолбенел. «Вы меня знаете?» — «Ну кто же вас не знает. Всех благ». И уехала.

4

 Существуют психологические состояния, которые овладевают человеком с непредсказуемой амплитудой, независимо от внешних раздражителей. В самом деле: из множества функций и процессов организма мы можем самостоятельно управлять ничтожной долей — шевелить руками и ногами, поворачивать голову, открывать и закрывать глаза, произносить звуки — собственно, все это, а зачастую и в более грациозной форме умеет всякое нормальное млекопитающее. На этом фоне редкое, но встречающееся у некоторых особей нашего биологического вида умение шевелить ушами представляется восхитительным талантом, почти божественным даром. Между тем ежесекундно внутри случаются сотни и тысячи происшествий, над которыми мы не властны: одни клетки охотятся за другими, третьи делятся, четвертые отживают свой век. Волосы и ногти растут, кожа шелушится, потовые железы занимаются охлаждением. Кое-как мы способны ненадолго управлять своим дыханием, но вряд ли сыщется человек (разве что где-нибудь в Гималаях), который мог бы пошевелить своей печенью или дать ненадолго отдых почкам. Еще менее властны мы над состоянием собственного духа. Дело даже не в пресловутой белой обезьяне (которая, между прочим, есть идеальное автоописание человека, так что совет древнего весельчака следует читать как «не думай о себе самом»). Сама технология придания значений мыслям и событиям находится полностью вне человеческих слабых возможностей, и нам остается лишь наблюдать, прислушиваясь к себе, как силы, определяющие настроение нашего ума, распорядятся им в отдельный момент времени.