Я начал яростно расталкивать сгрудившиеся вокруг меня потные тела пассажиров. Они постепенно расходились по местам, кряхтя и что-то бормоча себе под нос. Человек, который был прижат к моему плечу, потерял равновесие, когда автобус накренился. Я видел, как он начал оседать на меня в отчаянной попытке остановить падение. Одна рука хлопнула по стеклу, а другая тяжело упала мне на грудь.
Я ударил его.
Я ударил его так сильно, как только мог из своего сидячего положения, и удар моего онемевшего кулака был подобен лучу прожектора, мгновенно разрезавшего ночь. Я вложил в него всю свою ярость и раздражение. Моя голова стала ясной, мысли приобрели уверенность. Только теперь я понял, как мне нужна была эта разрядка.
Но далее ничего не последовало. Незнакомец ухватился за спинку соседнего сиденья и поспешно убрался в проход. Он стоял, потирая подбородок, и глядел на меня сверху вниз. Он не произнес ни слова.
Вокруг нас послышался короткий, сбивчивый ропот пассажиров.
— Что случилось?
— Это опять Рохан.
— Эй, Рохан, почему бы тебе не перерезать себе горло?
Я посмотрел на своего соперника. Я был готов к бою, даже жаждал его с нетерпением. Автобус продолжал возбужденно гудеть. Я медленно успокаивался. Я понял, что он не собирается драться. Мое мимолетное чувство облегчения угасло.
Я пожал плечами и откинулся на спинку кресла. Он ушел. Я сунул руку в карман джинсов и достал плоскую бутылку. Отвинтив пробку, я отхлебнул из нее. На вкус жидкость напоминала отраву. Но первый глоток всегда таким кажется.
— Может быть, мне предложишь, Рохан? — спросил парень с соседнего сиденья.
— Самому мало, — сказал я, снова откручивая пробку.
— Один опустошишь целую бутылку?
— До Спрингфилда путь неблизкий.
— Ну и здоров же ты насчет выпивки...
— Отстань!
Он сдался и отвернулся. Остальные пассажиры все еще шумели, а водитель, издав скучающий стон, включил телевизор в передней части автобуса. Шел фильм «Копы и грабители». Все полицейские были в элитных красных плащах Комуса, что выглядело довольно потешно, а у главной героини была неимоверно кудрявая прическа, которая обрамляла ее лицо примерно так же, как у Миранды в фильме «Яркая иллюзия». Постепенно рабочие успокоились.
Если ты жнец, то не можешь долго пребывать в состоянии возбуждения. У тебя нет на это сил. Или интереса. Для большинства работяг жизнь — замкнутый круг. Как только контракт подписан, ты знаешь, что тебя ждет впереди. Обычный срок — пять лет, но задолго до того, как он истечет, ты столько денег будешь должен компании за спиртное и еду, что больше никогда не избавишься от ее пут. Так что договоры никто не подписывает будучи трезвым. Я и сам не помню, как поступил на работу. Но я лично видел свою подпись в договоре, пусть нечеткую и растянутую, но действительно мою — Говарда Рохана. Я был обязан работать на компанию пожизненно или до тех пор, пока я нужен ей. Не могу сказать, что меня это волновало. Во всяком случае, так сильно. Я иногда даже думал о том, чтобы сбежать. Мне хотелось отыскать выход. Но даже если я найду его, что тогда? Здесь по крайней мере я знал, что всегда буду сыт, всегда получу выпивку, которая мне нужна, чтобы отгородиться от мира. И потом — что я умел делать в этой жизни, кроме этой единственной работы, хотя она мне и не нравилась?
Я сделал еще один короткий глоток. Второй всегда пьется намного приятнее, чем первый. Но я нянчился с бутылкой. Я не хотел захмелеть быстро, но ощущение присутствия Миранды потрясло меня. Мне необходимо было отключиться.
Поэтому я осторожно погружался в теплое и приятное чувство эйфории и отгораживался от мира пьяной стеной, которая гудела, как счастливые пчелы летом. Постепенно сознание перестало воспринимать все окружающее так остро. Я посмотрел в окно, и оно показалось мне экраном телевизора с моим отражением в нем, а моя голова с нестрижеными волосами делала контуры незнакомыми. Пыльное стекло и темнота за ним размывали отражение лица с нечесаной шевелюрой так, что невозможно было разглядеть, что три года сделали с Говардом Роханом.
Я будто смотрел сквозь себя, не обращая на это никакого внимания, и наблюдал, как мимо пролетает летняя ночь. Раз или два мимо с ревом пронеслись встречные автобусы. Несколько легковушек обогнали нас, и их габаритные огни светящимися пузырьками исчезали в ночи. Время от времени мимо проплывал большой красный придорожный плакат каплевидной формы. Я всегда думал, когда видел бодягу пропаганды, которую распространяет Анти-Комусное подполье. Крупные багровые слезы текли по лицу статуи Свободы. Или большие капли крови с надписью «яд», циркулирующие по артериям нации. Очевидные факты, но они застревают в голове.