Грезы Февра

С тех пор как вышли они из Нового Мадрида, прошло уже несколько дней. Марш много размышлял о том, что увидел или чего не увидел в каюте Джошуа Йорка. Конечно, до конца капитан не был уверен в том, что действительно что-то видел. Кроме того, даже если это ему не показалось, что из того? В конце концов, в лесу Джошуа мог порезаться… хотя на другую ночь Марш внимательно осмотрел руки Йорка и следов пореза или царапин не обнаружил. Может, он убил какое-то животное… или защищался от грабителей… На ум приходил не один десяток причин, но все они ничего не стоили перед фактом молчания Джошуа. Если Йорку нечего скрывать, то к чему ему окружать себя таким покровом таинственности?

Маршу доводилось видеть кровь и раньше, на его глазах ее пролилось немало: кулачные и собачьи бои, дуэли на шпагах и револьверах. Река протекала по стране, где пышным цветом процветало рабство, и кровь чернокожих тоже текла рекой. В свободных штатах ситуация складывалась ничуть не лучше.

Некоторое время Марш провел в истекающем кровью Канзасе, где видел предостаточно обгоревших и убитых людей, а в молодости служил в ополчении Иллинойса и принимал участие в сражениях против Черного Ястреба. До сих пор Маршу порой снился сон о нападении Страшного Топора, как они порубили людей Черного Ястреба, женщин и детей, когда те пытались спастись, переправившись на западный, безопасный берег Миссисипи… То был кровавый день, но избежать его было нельзя, так как Черный Ястреб разбойничал в Иллинойсе, совершая набеги на города и селения.

Кровь же, которая могла запачкать руки Йорка, была другого свойства. Эта мысль не давала Маршу покоя ни днем, ни ночью.

Все же он постоянно напоминал себе о том, что заключил сделку. Сделка для Эбнера Марша всегда была сделкой – человек обязан соблюдать условия договора независимо от того, нравятся они ему или нет. Договор, с кем бы он ни был заключен, со святошей ли, с жуликом ли, хоть с самим дьяволом, всегда остается договором. Марш вспомнил, что Джошуа Йорк как-то обмолвился: мол, у него есть враги, а с врагами человек волен поступать, как ему вздумается. С Маршем Йорк был достаточно честен.

Придя к такому заключению, Марш постарался выбросить из головы смущавшие его мысли.

Но окрашенная вечерней зарей Миссисипи превратилась в кровь, и сны Марша тоже стали кровавыми. Настроение на борту парохода становилось все более тоскливым и мрачным. Один из кочегаров по собственной неосмотрительности обварился паром, и в Наполеоне его пришлось высадить на берег. В Виксбурге с корабля сбежал подсобный рабочий – с его стороны достаточно глупо, поскольку штат относился к числу рабовладельческих, а сбежавший был цветным. Среди пассажиров третьего класса время от времени возникали потасовки. По мнению Джефферса, причиной явилось отсутствие занятий и удушливая сырая погода августа. Волосатый Майк соглашался с ним, говоря, что нищета в подобную жару всегда склонна к сумасбродству. Но Эбнеру Маршу казалось, что они просто несут свое наказание.

Позади остались Миссури и Теннесси. Мимо проплывали города и городишки, дровяные склады и плантации, недели мучительно растягивались. Из-за медлительности Йорка они теряли пассажиров и груз.

Марш посещал салоны и постоялые дворы, популярные среди речников; там ему пришлось услышать немало нелицеприятных сплетен о своем пароходе. Несмотря на количество установленных на его борту паровых котлов, он настолько велик и неповоротлив, услышал Марш как-то раз, что не способен развивать приличную скорость. Согласно другим слухам, у них барахлила паровая машина и котлы могли в любой момент взорваться. Эти слухи были самыми опасными, поскольку на реке и пассажиры, и команда больше всего опасались именно взрыва.

Один речник из Нового Орлеана в Виксбурге сказал Маршу, что «Грезы Февра» производит вполне приятное впечатление, однако его капитан ни на что не годится, так как доселе ходил только в верхнем русле Миссисипи и боится раскочегарить пароход во всю его мощь. Марш тогда едва не проломил ему голову. Сплетничали не только о нем, но и о Йорке и его друзьях, об их странном поведении. «Грезы Февра» начинали приобретать репутацию – к несчастью, не такую, о какой мечталось Эбнеру Маршу.

К тому времени, когда они достигли Натчеза, терпение Марша истощилось.

Когда город впервые замаячил на горизонте, день клонился к закату и кое-где уже зажглись фонари. С запада тянулись длинные тени. Если бы не изнурительная жара, день можно было бы назвать прекрасным. Впервые после Каира они показали приличное время. Река отливала золотом, и блики солнца на воде одевали ее в сверкающий наряд, нестерпимо яркий и легкий, меняющий свой узор при каждом дуновении ветерка.