Грешные записки

Но это – и счастье, которое посещает иногда в этой профессии. Бывают в ней, знаете ли, минуты, нет, даже секунды, когда ты вместе с твоим залом поднимаешься над злобой дня, и у вас у всех становятся одинаковые глаза. Как вы становитесь добры, умны и великодушны, как вы благородны сейчас! И вот тот молодой человек в пятом ряду пойдет сегодня и вдруг напишет письмо маме, которой не писал полгода. Кто-то именно сегодня не повысит голос на жену или сына (ну, не захочется отчего-то). Ты что-то сделал сегодня на сцене такое, что его остановит. Вот ради этих мгновений, наверное, мы и живем в этой профессии. Дурову они удавались чаще других, поэтому он и счастливый человек.

География его звания (народный артист СССР) формально сузилась до размеров России, а фактически – расширилась. Потому что он по-прежнему народный артист и Белоруссии, и Украины, и Казахстана, и Прибалтики, и Израиля, и США, и всех других стран, где любят и помнят артиста Дурова, драматического клоуна, хулигана, анекдотчика, своего в доску мужика для всех слоев населения, а потому – абсолютно народного артиста. Иногда, право, хочется сказать комплименты прямо в лицо, а то мы вечно делаем это за гробовой доской. Скорбно бубним: «От нас ушел замечательный артист». Нет, слава Богу, можно сказать: «Среди нас живет замечательный артист». Будьте к нему повнимательнее, чаще говорите ему, что вы его любите, ничего, ничего, не стесняйтесь, это прижизненно согревает сердце адресату ваших похвал.

Когда ему было пятьдесят, он притащил в театр свой большущий портрет, написанный кем-то в стиле портретной живописи XIX века. Там Дуров в позе графа Нессельроде (на его портретах) сидел и пристально в нас вглядывался. Мы выставили, по предложению Дурова, этот портрет перед входом в зрительный зал и, чтобы опустяшить (опять же!) помпезность позы и содержания, поместили внизу табличку с надписью: «Неизвестный художник XIX века. Портрет Дурова. Масло, 3 р. 60 к. – 1 кг». А поэт Ряшенцев и я сочинили романс, в конце которого было пожелание, «чтоб на вопрос: ну как делишки, Лева, ты б никогда не мог сказать… что плохо».

Вот, думаю, всем не хватает счастья. Кому больше, кому меньше, кто считает, что у него вообще счастья нет. А многие даже не знают, что это такое, и принимают за счастье «чувство глубокого удовлетворения» (по Брежневу). Но, может быть, его и не должно быть много? Семья, любимое дело и, наконец, это великолепное умение – заставлять людей смеяться… И быть среди них своим, близким… Может, больше и не надо ничего?.. Нет! Нехорошо! Одиноко как-то быть единственным вечным двигателем. Продолжим эту нехитрую метафору и добавим: вечным двигателем внутреннего сгорания, потому что так, как палит себя Дуров, – никто не умеет, да и конструктор этого вечного двигателя тоже один – изобрел самого себя в одном экземпляре… Хотя, правда, вот еще внук Ваня подрастает… Подает надежды… Так что посмотрим… Посмотрим…

Владимир Качан

От аранжировщика

Видит Бог, я не хотел засвечиваться до самого последнего. И тому были веские причины.

Во-первых, мне казалось нескромным примазываться к чужой славе. А популярность Льва Дурова вне всяких сомнений.

Во-вторых, я был категорически против таких казенных словосочетаний как «литературная запись» или «литературная обработка». Да и на самом деле не было ни того ни другого.

И, наконец, в-третьих, потому что во-вторых.

Как говорил Андрей Миронов Эфросу: «Я играл прекрасно, и Левочка мне не мешал». Так вот, перефразируя эту старую театральную шутку, я могу сказать: «Левочка рассказывал прекрасно, и я ему не мешал».

Смею утверждать, что у него свой, оригинальный, и разговорный и литературный стиль, по которому он всегда и узнаваем. Почти в каждой его фразе угадываются и жест, и мимика и даже мизансцена. И моя главная задача состояла в том, чтобы не нарушать естественность его игры, то есть не отвлекать его ни своим кашлем, ни чихом, ни сопением, ни скрипом кресла. Насколько мне это удалось, судить читателям.

Помните анекдот, где автор рассказал о человеке, которому нужно было в Алексеевку? «Тебе,» говорит человек мужику, – нужно было пятьсот рублей, мне нужно было в Алексеевку, а зачем мы брали с собой лошадь?»

Так вот Левочка, когда я не хотел засвечивать свою фамилию, тоже спросил меня:

– А что же ты тогда делал?

Тут я напомнил ему замечательную мысль великого русского композитора: «Музыку сочиняет народ, а мы ее только аранжируем» – и сказал:

– Ты – самый настоящий представитель народа, потому как у тебя даже официальное звание Народный артист – сочинил книгу, а я ее только аранжировал.

Это понравилось и ему, и издателям. На таком музыкальном определении мы, чтобы не ломать больше головы, и порешили.

И еще добавлю. В свое время я получил большое удовольствие от работы над книгой о Первом русском актере Федоре Волкове. Ничуть не лукавя, скажу, что не меньшее наслаждение я испытал, аранжируя эту книгу Льва Дурова – прекрасного Человека и замечательного русского Артиста, наследника волковских традиций.