Грешные ангелы

Подобная вольность была не бессмысленной: ожидалось, что на войне придется (и пришлось) приземляться на полосах ограниченного размера и уж, конечно, соблюдать строжайшие правила маскировки, там никаких знаков не будет. Вот и тренировались между делом.

В тот день мы подлетели к основному аэродрому на заходе солнца. Первым пошел на посадку командир эскадрильи. Мне с воздуха было хорошо видно, как четкая тень самолета бежит впереди машины, как она проносится по ангарной крыше, падает на землю и сливается с колесами в каких-нибудь пятидесяти метрах от ангара.

Подумал: солнце в спину подсвечивает — помогает, собственные колеса видны, можно такой расчетик сделать… так притереть — в самую точечку.

Следом за комэском приземлились командиры звеньев, а там подошла и моя очередь. Прицелился всем самолетом в середку рыжей ангарной крыши, уменьшаю скорость, слежу, чтобы машина не оседала, на моторе иду, на повышенных оборотиках… Ползу и соображаю: а если еще и носик ей приподнять? И приподнял са-амую малость, а оборотиков не прибавил. На пределе иду. И надо же, не услыхал, почувствовал — колеса по крыше чирк! Еле-еле, воздушно так, будто мимолетным поцелуем скользнули…

Первая мысль: на земле заметили или не заметили?

Делаю что надо: убираю обороты, подпускаю самолет пониже, плавно тяну ручку на себя, а в голове гудит: что, если заметили?

Ах, какая трава зеленая! И цветочки белыми крапинками проступают…

Если заметили, запилят, моралями замордуют. Что же делать? Клин — клином? Победителей не судят? Трусы в карты не играют? Пожалуй, ни одна из этих расхожих мудростей толком в голове не пропечаталась. Мелькнули так, мимоходом…

А руки и ноги свое дело знают: строго выдерживая направление пробега, я плавно вывел двигатель на максимальные обороты и… пошел на взлет.

Решил замкнуть круг еще раз, зайти на посадку, снизиться точно так, как я снижался, поцеловать ангарную ржавую крышу в той же самой точке, приземлиться и повторить все снова.

Для чего?

То, что удается однажды, можно отнести за счет случайности. Действие, повторенное дважды, а тем более трижды, само собой переходит в иное качество — превращается в умение или даже в мастерство, а может быть, и в виртуозность…

Повезло. Машину я не разложил, сам не убился, словом, ничего такого сверх… вроде не случилось. Но стоять перед командиром эскадрильи пришлось.

Шалевич глядел на меня как-то странно, даже не гневно, скорей — с недоумением и спрашивал:

— Ты на первом заходе нечаянно или намеренно по крыше чиркнул? Только, пожалуйста, не ври.

Как быть? Сказать все по правде? Но он же видел — я повторил заход и раз, и два… Значит, могу? Я молчал, выигрывая время.

— Так что скажешь, Абаза?

— Ничего, так вышло, командир, — сказал я чужим языком, ожидая: ну, сейчас будет? Только ничего не случилось. Комэска смотрел и будто не видел меня. Не повышая голоса, Шалевич рассуждал как бы сам с собой:

— Так вышло? Очень интересно. Первый раз — вышло, а потом ты стал работать Чкалова, Абаза? Стал изображать Рихтгофена?

Я молчал, стараясь догадаться, что он думает обо мне. Но глаза Шалевича упорно ускользали от моих глаз.

— Ты — щенок, Абаза, наглый и глупый. — Тут он было сорвался с места, но вернулся и сказал: — Трое суток ареста. Будешь думать, потом доложишь всей эскадрилье, зачем ты это делал. Именно — зачем?

Как странно устроено в жизни: тебя всегда о чем-то спрашивают, и ты не можешь или даже не имеешь права не отвечать.

Куда бы лучше самому спрашивать… себя. И отвечать тихонько — по секрету…

Может, кто-нибудь так и делает, только у меня никогда, увы, не получается.

4

Чем меньше знаешь, тем увереннее судишь — ошибка общечеловеческая, древнейшая, едва ли преодолимая. Говорю по собственному опыту: едва приобщившись к авиации и почти ничего еще не ведая, я уверенно повторял следом за многими и многими желторотыми пилотягами: «Только не оставили бы инструктировать в школе…» Почему? Какие серьезные доводы были у меня против инструкторской работы?

Первый: что за летчик, если он пожизненно привязан к одному аэродрому?

Другой довод: каждый день круг, круг, зона, и снова круг, и опять зона… сдохнуть можно от однообразия…

Еще: в строевой части свободы больше, не то что в школе…

Вот такие были, как мне казалось, весьма убедительные и веские доводы. Нет, я не претендовал на оригинальность, знал — точно так говорят все, кто не хочет оставаться инструкторами. Таких, кто хотел бы, я в ту пору вообще не знал.

И вот случилась колоссальнейшая неприятность — меня оставили в школе. О переживаниях говорить не стану. В армии переживания особой роли не играют: все решает приказ.

Запомнилась беседа с командиром эскафильи. Он сказал нам, совсем молодым ребятам:

— Ваше настроение мне понятно, и об этом пока рассуждать не будем. Хочу обратить внимание на одну особенность вашей начинающейся службы. Думаю, такое вам в голову не приходило: инструктору самой должностью, можно сказать, автоматически обеспечено уважение… И твое дело не завоевывать, не доказывать, как на любом другом месте, а лишь подтверждать дармовой авторитет!