Грешница (СИ)

— Мать хотела, чтоб ты продолжил наше дело.

— Не смей говорить о ней хоть слово, ты не стоишь даже ее памяти, — Ян облокотился сжатыми кулаками о стол, склонившись к отцу, цедя каждое слово сквозь зубы, с трудом сдерживая себя.

— Ты снова за старые детские обиды, Ян, ты уже достаточно взрослый для этого.

— Я не хочу с тобой об этом говорить, вот диплом, вот заявление, у меня совершенно другие планы на жизнь. Теперь меня ничто не связывает и не держит в этом доме и в этой стране, твоя корпорация и деньги мне не нужны.

Ян отошел к окну, в кабинете, и правда, было прохладно, кондиционер работал на всю. Он не хотел долго общаться с отцом, он не видел Киру три дня: защита диплома, оформление всех бумаг, переговоры с Чикагским университетом, с ребятами в Англии. Ян хотел быстрее закончить со всем этим, оборвать все нити, что еще связывали его с отцом, с этим местом, находиться в котором ему больно.

— Я верю в то, что тебе не нужны деньги, ты сам достаточно зарабатываешь, имея в Англии бизнес. Чем вы там занимаетесь? Красите машины? Собираете старье по кускам? Это не бизнес — это хобби, сынок.

— Это хобби приносит мне немало денег, и это не просто старье, мы воплощаем мечту. Хотя тебе этого не понять, с твоим черствым сердцем и атрофированными чувствами можно даже и не пытаться этого делать.

— Тебе не кажется, что ты слишком много на себя берешь? — Артур Эдуардович тихо постучал по столу пальцами, ему не нравились эти эмоциональные вспышки сына, но все можно было списать на молодой возраст и импульсивность.

— Нет, мне не кажется.

— Может быть, тебе напомнить, кто дал тебе образование, лучшее, заметь?

– Я никогда тебя о нем не просил. Ты был только рад избавиться от меня, я бы мог прекрасно учиться здесь и видеть свою мать не два раза в год на несколько дней! А ты решил, что если я буду получать это сраное лучшее образование в частной школе и колледже в другой стране, то всем от этого будет только лучше. Ты вообще когда-нибудь спрашиваешь мнение других? Ах, да, о чем это я? Кельман-всемогущий никогда ничего ни у кого не спрашивает, он все делает так, как считает нужным именно он.

— Ян!

— Ты даже о болезни матери не говорил мне ничего. Три года! Целых три года! А сейчас устраиваешь какой-то цирк с этим прудом! Да кому он нахрен вообще нужен? Место скорби? Это ты что — скорбишь? Ты, который трахал своих помощниц и секретарш в этом кабинете, а за стеной мама лежала под капельницами. А сейчас что? Скорбь?

Кельман повел головой, посмотрев исподлобья на сына.

— Ты многого не понимаешь, я всего лишь…

— Я не хочу тебя слушать. Ты даже не дал мне попрощаться с ней, с единственным дорогим для меня человеком, которого я так любил и люблю до сих пор, ты знал это, и не дал.

— Марина сама не хотела этого.

Да, в этом была вся его мама, она бы не хотела, чтоб он видел, как ей больно и как она медленно угасает, даже имея миллионы, ты не в силах купить здоровье и любовь. Отец постоянно изменял, она знала, но молчала, словно не от мира сего, увлеченная книгами, театром, искусством. Ян помнит и никогда не забудет, какой она была красивой и доброй, словно ангел. Отец постоянно таскал ее на бесчисленные приемы, банкеты, званые ужины, где все восхищались ее красотой и умом, при этом спокойно трахая своих любовниц, содержа их, снимая квартиры, покупая машины. Он бы не удивился, если узнал, что у него есть брат или сестра, внебрачные дети отца.

Первый раз Ян понял это в десять лет, до этого его семья казалась ему идеальной, он так хотел походить на отца, стать таким же уверенным, умным, властным. Но все иллюзии рухнули в один миг, когда он заглянул в этот самый кабинет, где они находятся сейчас. Отец натягивал на свой член молоденькую помощницу, а она, зажав рот ладонью, сдерживала крики и стоны.

Кто бы тогда мог подумать, что Ян так впечатлится, замкнется в себе, хотя всего-то десять лет. Потом, став старше, он часто анализировал и прокручивал ситуацию заново, именно она стала точкой отсчета его ненависти к отцу. А через год его отправили в Англию, мама говорила, что так будет лучше, взяла с него обещание, что он выучится, он выполнил его и выучился.

Каждый раз, приезжая на каникулы, все время проводил с матерью, присматриваясь к отцу, замечая все новые подтверждения его лжи и обмана, но так и не рискнул все рассказать ей. Кто-то скажет, что это детская психологическая травма, что он придумал все на ровном месте, но Ян презирал и не выносил измену в любом виде, это мерзко, подло и нечестно, это, прежде всего, неуважение не только к человеку, который любит тебя, но и к самому себе.

— Она могла не хотеть чего угодно, но я как сын должен был знать! Ты не дал мне даже этого, а сейчас устраиваешь этот цирк с прудом.

— Что у тебя с Деминой?

Ян напрягся, снова склонился над столом, рассматривая невозмутимого и спокойного отца. Вот эта его манера невозмутимого вершителя судеб выводила не меньше его надменности.

— Моя личная жизнь не имеет ничего общего с тобой, и никогда не будет иметь.