Грешница и кающаяся. Часть I

Две девочки, с корзинками в руках, быстро шли по оживленным улицам по направлению к заставе. Стоял сырой и холодный сентябрьский вечер. На башенных часах давно уже пробило девять.

Одна из девушек, высокая и стройная, была лет шестнадцати, другая — маленькая дурнушка — помладше.

— Накрой корзинку платком, Лина,— сказала старшая,— Воздух сырой, и пряники, которые ты опять не продала, размокнут; смотри, чтобы тетя Фукс тебя за это не поколотила.

— Помоги мне, Маргарита, корзина такая тяжелая, да еще на этой руке у меня палец болит!

Маргарита, которая продала все полученные Для продажи букеты и апельсины, накрыла корзину своей спутницы концом ее платка.

— Мне холодно! — жалобно произнесла младшая девочка.

— Давай мне твою корзину, я ее понесу, а ты возьми мою, закутайся платком, и давай поспешим.

— Ты такая добрая, Маргарита, если бы не ты, мы бы умерли с голода! Вот идут Фриц и Антон, не позвать ли их?

— Нет, Антон очень злой!

— Зато у него много денег,— прошептала младшая.— Знаешь, что мне вчера Фриц про него рассказал? Третьего дня в цирке он украл у одного господина из кармана часы; такому ловкому воровству он научился у господина Фукса.

— Говори тише и не рассказывай об этом никому другому, Лина, а то тебя посадят в чулан на три дня и на три ночи!

— Ох, уж этот чулан! — тяжело вздохнула младшая.— Там так много крыс, я чуть не умерла со страху, когда меня посадили туда в прошлый раз за то, что у меня из корзины украли пряники!

— Я знаю, ты так кричала, что несколько дней не могла говорить! Тебе еще больно?

— Иногда вот тут! — Девочка показала на свою впалую грудь, прикрытую дырявым платком.

— Сегодня вечером и завтра я постараюсь дать тебе побольше хлеба! Пусть Фриц и Антон идут себе, не смотри на них, мы их опередим!

Маленькая девочка, поглядывая иногда на мальчиков, шедших в стороне, следовала за Маргаритой. Они миновали, наконец, заставу и вышли на Мельничную улицу, где сгрудились дома рабочих и малоимущих людей; иногда их теснили фабричные корпуса.

Улица становилась все уже, дома по сторонам все меньше и ниже. Вскоре девушки вышли на шоссе. Они поравнялись с забором, за которым еще цвели георгины и розы, на воротах перед маленьким домом, обвитым плющом, крупными буквами значилось: «Садоводство». Вдруг за деревьями' что-то зашевелилось, младшая из девушек боязливо прижалась к своей спутнице.

— Успокойся, Лина, это, верно, Вальтер!

— Ты угадала, Маргарита — раздался голос из-за кустов.— Здравствуй. Вот уже час, как я жду тебя.

Вальтер был учеником садовника. Крепкого телосложения паренек, в соломенной шляпе и чистом полотняном сюртуке, ласково смотрел на девушку, которую знал уже не первый год. Она приходила в сад за цветами, которые покупала госпожа Фукс.

— Вот еще новая порция,— сказал он, высыпая в корзину девушки цветы и листья.— Вчера, связывая букеты, ты опять так хорошо пела, Маргарита. Твоя песня была такая грустная, прямо сердце разрывалось.

— Это мое единственное удовольствие, Вальтер. Поздно вечером, окончив работу, я забираюсь куда-нибудь подальше в глушь, тогда песни поются сами собой! Однако прощай, нам надо поторопиться. Позади идут Фриц и Антон, я не хотела бы с ними встречаться!

— Я провожу вас до Морской улицы.

— Нет-нет! Они непременно привяжутся к тебе.

— Думаешь, я их боюсь? Я готов на все, чтобы защитить тебя, Маргарита.

— Но тебе завтра рано вставать, оставайся!

— Я останусь в саду и буду следить за вами до тех пор, пока вы не дойдете до дома.

Простившись с Вальтером, девушки пошли дальше по шоссе и вскоре свернули на песчаную дорогу, которая вела к роще, за нею на холме был дом, где они жили. Если это полуразвалившееся жилище можно было назвать домом.

Дверь приотворилась, показалась женщина лет сорока, с черными распущенными волосами, орлиным носом и толстыми губами на злобном лице. Вылинявшая красная шелковая юбка, вероятно, наследие лучших и давно минувших времен, делала ее толстую фигуру еще необъятнее. Вероятно, ей помешали наводить туалет. Это и была госпожа Фукс, которая, живя в разлуке со своим преследуемым, но находящимся на свободе мужем, продолжала держать его пансион.

Читатель поймет, что она имела в виду под этим названием, если мы скажем, что кроме Маргариты и Лины в этой хижине находилось еще около двадцати мальчиков и девочек самого разного возраста, которые каждое утро должны были отправляться в город продавать цветы, овечек, апельсины и пряники, и затем с наступлением ночи отдавать вырученные деньга госпоже Фукс, за что получали кусок хлеба, несколько картофелин и вдосталь воды. Но дети эти, не знавшие ни отца, ни матери, выросшие с колыбели в нищете и страхе, были рады, когда получали эту скудную пищу, которой лишались довольно часто, если не выручали достаточно денег.

Госпожа Фукс заперла дверь на замок и вошла вместе с девушками в комнату. Посреди ее стоял грязный стол, а возле него несколько худых стульев. На стеле рядом с тускло горевшей лампой красовалась бутылка с каким-то крепким напитком, который госпожа Фукс употребляла якобы против болей в желудке.