Грешница

И вот они едут вдвоем с Алексеем по грязной, хлипкой дороге, которую еще не успело высушить солнце. Едут вокруг деревни, дальним путем – так захотела Ксения: а вдруг кто увидит, вдруг повстречается отец?

Она нагнула голову, загородилась ладонью и успокоилась только тогда, когда далеко отъехали от Репищей.

Капли дождя блестят на кустах и деревьях, в лесу сыро, холодно. Стекло в кабине запотело. Алексей пальцем размашисто написал на нем: «Ксения». Она тихо засмеялась, приписала внизу: «Алешенька».

Там снаружи мокро, зябко, под колесами машины взлетают водяные брызги, грязь стегает дверцу, а здесь, в кабине, тепло, и от этого Ксении и весело и хорошо. Хорошо, потому что рядом сидит Алексей, хорошо, что качаются перед глазами их имена – «Ксения» – «Алешенька». И не надо ничего другого, ехать бы вот так далеко, без конца, и чувствовать, что он сидит рядом. Они молчат, но все равно что говорят.

Возле города за мостом Алексей свернул к станции на склад. Ксения встрепенулась:

– Туда я не поеду. Я тут подожду. Останови.

Но Алексей только усмехнулся:

– Чего ты боишься, сиди.

И Ксения не стала настаивать.

Они ехали вдоль железнодорожного полотна, вдали, нагоняя их, гудел паровоз. Вот он обдал их дымом, скрылся за поворотом, а мимо все мелькали платформы, товарные вагоны и цистерны. Казалось, им не будет конца. Груженные кирпичом, строительным лесом, комбайнами, тракторами, какими-то другими машинами, которых Ксения и не видела никогда, платформы скрывались за поворотом к станции, поднимая ветер, гремя колесами.

– Ой, сколько же их! – вскрикивала Ксения.

Рядом с Алексеем все было для нее внове, все интересно. Сколько раз она видела мчащиеся эшелоны, но будто никогда не видела. И на склад она как-то ездила грузить бревна для колхоза. Грязно, скучно тогда показалось ей там, и дорога туда – нудной, бесконечной. А сейчас она и не заметила, как пролетело время, как въехали они через широкие ворота на огромный двор, забитый ящиками, мешками, штабелями досок и кирпича.

Алексей ушел куда-то, а Ксения сидела в кабине, смотрела на грузовики, которые то уезжали, то приезжали, слушала веселый говор шоферов, звяканье цепей подъемных кранов, грохот сбрасываемых с железнодорожных платформ досок. Здесь было шумно, немного суетливо, как на ферме. Но на ферме она привыкла, а тут все интересовало ее, все удивляло, все казалось каким-то праздничным.

От длинного низкого складского помещения шел Алексей, рядом с ним, широко размахивая руками, шагал парень в гимнастерке и в военной фуражке.

– Твоя, что ль, машина? – спросил парень, когда они подошли к грузовику, и добродушно ухмыльнулся, увидев Ксению: – А это что за комсомолочка?

Ксения смутилась и от его взгляда и оттого, что он назвал ее комсомолочкой. Будто виноватой в чем-то почувствовала она себя перед этим парнем.

– А это одна моя хорошая знакомая, – ответил Алексей.

– Порядочек! – сказал парень. – Теперь я все уяснил. Давай накладную. Так. Все будет в ажуре. Машину отгони вон туда: пусть стоит до вечера. Ради такого случая мы тебе и нагрузим ее. Можете спокойно гулять. В следующий раз не забудь и меня – привези еще одну такую же симпатичную знакомую: вместе будем культурно отдыхать.

Алексей засмеялся:

– Ладно, постараюсь. Ну, до вечера.

Оставив машину, Алексей и Ксения на попутном грузовике добрались до города.

Старинный город этот издавна славился садами и церквами. Вдали от железных дорог, он десятки лет жил неторопливой своей жизнью. И когда два года назад подвели сюда железнодорожную ветку, проложили шоссе, город задвигался, зашумел, расползся в разные стороны. Его пересекли две новые улицы с трехэтажными домами, и, словно в испуге, разбежались от них, петляя и кружась, кривые улочки с почерневшими от ветхости избами. Церкви, некогда самые высокие и самые красивые здания, поблекли и осели. На горизонте виднелись стены будущего текстильного комбината, который уже стал здесь настоящим хозяином.

Такой город Ксении нравился больше, чем прежний. Что-то было торжественное в многолюдности, в пестроте новых улиц, в трепыхании флага над горсоветом, в запахе бензина, в гудках паровозов. И хотя не пристало ей любоваться мирским, Ксения всегда останавливалась у витрин магазинов.

Вот и сейчас она остановилась возле игрушечного магазина, прижалась носом к нагретому солнцем стеклу, смотря на куклу с голубыми закрывающимися глазами.

– Какая хорошенькая, правда? – спросила она.

– Ага, симпатичная, – согласился Алексей.

– Вот тебе бы такую невесту, Алешенька.

– А у меня лучше есть, – проговорил Алексей и так посмотрел на Ксению, что у нее кровь застучала в висках.

Они шли по шумной Советской улице. Ксении казалось, что все смотрят на них, все видят ее смущение, ее радость. Они заходили в магазины, толкались у прилавков, разглядывали, как дети, сверкающие брошки, пуговицы, ленты, прислушивались к звону хрусталя в посудном отделе. Все это принадлежало им, только им, все звенело, сверкало, пело красками только для них одних. «Купить?» – спрашивал Алексей. Но Ксения мотала головой; никогда она не была так богата и так щедра.