Грешница

— Может быть, лучше подождем до рассвета? — с надеждой спросил Семен. — Теперь ночи короткие, скоро рассветет.

— Нет, отчего же, — борясь не с ним, а со своим страхом ответила я, — ты довези меня до того дома, а там я уж как-нибудь сама!

— Как же, сама, — проворчал он, помогая мне взобраться на сидение. — Я что не мужчина?!

Усадив меня в двуколку, Семен открыл ворота, сел рядом, тронул вожжами лошадку и мы выехали на улицу. Город словно вымер, по дороге нам не встретилось ни одной живой души. Луна еще не взошла, звезд за облаками видно не было, и мне казалось, что со всех сторон из тьмы на меня смотрят красные глаза врага людей. Лошадка глухо стучала копытами по дороге, Семен тяжело вздыхал, и ночь была такой темной, что я с высоты двуколки не могла разглядеть обочину. Страшно мне было до жути, но я до боли прикусила губу, и не произнесла ни звука.

Семен молча правил лошадью, он уже успокоился, перестал ругать меня и себя и думал о Дуне. Подслушивать такие мысли было стыдно. Ну, в общем, он думал о ней примерно то же самое, что вчера Алеша обо мне. Сегодняшним вечером они ухитрились несколько раз тайно поцеловаться, и теперь он вспоминал, какие у нее нежные губы, твердые груди и как он с ней скоро будет заниматься всякими глупостями. Мне в тот момент было не до них, я пыталась услышать Алешу.

Двуколка выехала за городскую околицу, и ее кованые колеса гулко застучали по неровной дороге.

— Далеко еще? — спросила я Семена.

— Это вон там, — показал он кнутовищем в темноту, — еще с полверсты. Ты, правда, хочешь туда пойти? Не боязно?

— Боязно, только что делать, вдруг Алексею Григорьевичу нужна моя помощь.

— Ну да, ты большая помощница! — усмехнулся он. — А если там нечистый или разбойники? Слышишь, оттуда кто-то едет!

Семен остановил лошадь, и я услышала, как по дороге навстречу нам стучат копыта и колеса.

— Ну, ешкин кот! Этого еще не хватало! — проворчал Семен, соскочил с двуколки и, взяв под уздцы лошадь, увел ее с дороги.

Я привстала на сиденье и всматривалась в темноту. Судя по стуку копыт, там скакало много лошадей.

— Видать, едет большая карета, — сказал, останавливаясь в кустарнике, подмастерье. — Не иначе шестериком.

В подтверждении его слов, мимо нас с грохотом промчалась карета. Она ехала так быстро, что разглядеть ее мы не смогли. Не успел затихнуть грохот тяжелых колес, как из темноты показался новый экипаж. Семен тихо выругался.

— Ты оставайся здесь, — ответила я на его мысли, — а я пойду туда, может быть, что-нибудь удастся узнать.

— Куда тебе одной, — сердито сказал он, — пойдем лучше вместе. Вот, ешкин кот, дела! Сколько же там нечисти собралось!

— А как же лошадь? — спросила я о нашей кобылке.

— Здесь постоит, чего ей сделается. Не могу я тебя одну отпустить. Не гоже, чтобы девка одна по ночам гуляла. Вдруг, что с тобой случится, Дуня мне ни за что не простит.

Семен разнуздал лошадь, недоуздком привязал ее к ракитовому кусту и мы пошли вдоль дороги к невидимому дому. Обоим было так страшно, что разговор не клеился. Я старалась думать о приятном, но получалось у меня это плохо. Сразу начали вспоминаться рассказы о привидениях, ведьмах, упырях и прочей нечисти; страшные истории, как нечистые губят людей, о чем часто говорили у нас на вечерках.

— Слышишь, опять едут! — сказал Семен и взял меня за руку.

Мы подождали пока мимо нас так же быстро, как и раньше, пронеслась еще одна тяжелая карета.

— Что у них там, шабаш что ли! — сказал Семен, когда мы пошли дальше.

— Погоди! — попросила я и замерла на месте.

— Чего еще? — испугано спросил он. — Опять едут?

— Нет, мне нужно послушать, — ответила я.

— Чего слушать?

— Тихо! Ты мне мешаешь!

Он замер на месте, с тревогой, оглядываясь по сторонам, а я, наконец, уловила Алешу. Он был жив, и от кого-то убегал. Понять, что с ним происходит, я не смогла, но то, что он там, в доме, теперь была уверена.

— Я ничего не слышу, — тронул меня за плечо Семен.

— Пошли ближе к дому, Алексей Григорьевич там, — сказала я и побежала не разбирая дороги.

Семен пыхтел сзади, про себя проклиная бабью дурость. В этот момент из-за леса выглянула луна, и сразу стало светло. Впереди, уже совсем близко, за очень высоким забором виднелась странная, еще никогда не виданная мной островерхая изба. Мы остановились, и я прижала палец к губам.

Теперь мысли Алеши я слышала почти так же как хорошо и отчетливо, как и раньше. Он думал обо мне. Не стану их повторять, но то, что я услышала, наполнили глаза слезами.

— Ты чего это ревешь? — спросил меня Семен.

Он уже отдышался и стоял, прислонясь плечом к высокому частоколу.

— Это я так, — ответила я, вытирая концами платка слезы. — Главное, что он жив!

— Откуда ты можешь знать? — не поверил он.

— Чувствую. Теперь ты постой здесь, а я пойду в эту хоромину.

Парень с сомнением на меня посмотрел, покосился на высоченный частокол и решился:

— Ладно, ешкин кот, чего уж тут. Раз пришли вместе, вместе и будем держаться. Я и сам не очень в чертей верю. Знаешь, как говорят, не так страшен черт, как его малюют.

— Спасибо тебе, Семен, — поблагодарила я. — Я бы без тебя совсем пропала!