Домой вернулся, а Сашка встречает. Улыбкой встречает. Красивая, капец! Ластится, чайник согрела, ждала.
Меня только мать ждала, пока школьником был. А как к дядьке свалил, чтоб к Сашке поближе быть, он приучил все сам делать. И пожрать приготовить, и постирать. Все умею, не безрукий, но это охеренно приятно, когда вот так ждут.
И завтрак подают, и поцелуй дарят.
Надеюсь, любит меня. Или полюбит, я уж постараюсь.
— Как работа? — Саша задает самый типичный, и самый неприятный вопрос из возможных.
— Заказ денежный был. Прости, что свалил. Но в пригород не все готовы мотаться, а клиент денежный подвалил.
— И что, на чай дал? — Саша на колени ко мне забралась, и кормит с рук.
Я из ее рук что угодно готов съесть.
— А как же, — хмыкнул, на ходу выдумывая историю. — Дома жена, за городом любовница. Отвез, привез к ней, мужик бабок не пожалел. Все в шоколаде.
— Угу. В шоколаде.
— Эй, а ну стоять, — удержал Сашу за талию. — Девочка моя, ты чего?
— Денис, какая я тебе девочка? Тебе паспорт показать?
— Девочка, — потерся о нее, вдыхая дурманящий запах — чистый, цитрусовый, мандарины мерещатся. Те самые, которыми в первую встречу угостила. — Ты, Сашенька, девочка. То, что раньше было — не считается. Только моей была, моей и останешься!
Знаю, что с Игорем они не в шахматы играли. Да и до него был у Сашки хмырь, которому табло разбил. Может, и до того был другой. Похер! Я в это лезть не буду, главное, что сейчас — моя, хотя и корежит. Особенно из-за Ильи, который нарисовался.
Еб*нат. Знает, что потерял, вот и приперся. Стопудово возвращать намерен Сашку, иначе бы не прилетел. А я, как осел, уезжаю на стрелки, на сходки, пока она здесь одна. И муженек ее, пока еще не бывший, в двадцати шагах.
— Ты чего? — Сашка чутко уловила мое испоганившееся настроение, и ладонью по лбу провела.
Стирает морщинки, хорошая моя.
— Саш, — подбираю слова, пытаясь как-то красиво сформулировать, и без мата, который она не любит, — я про других спрашивать не стану. Сколько до меня было, и все такое. Но ты мне честно скажи, только честно, ладно? — она кивнула, и я продолжил: — Ты его любишь?
— Илью?
Нет, блин.
— Да. Любишь его еще?
— Любила бы, с тобой бы не была. Я… дьявол, знаю, что тупо это звучит: «я не такая, только с тобой изменила, а вообще я — лапочка», но так и есть, — Саша будто разозлилась, распсиховалась, но обнимать себя позволяет. — Что бы у нас там ни было с Ильей, я не изменяла ему. Да, была мысль после его первого левака пойти в бар, найти кого-нибудь, и… сам понимаешь.
Понимаю, блть.
И зубами скриплю так, что они того и гляди в порошок.
Сашка говорит о посторонних мужиках — муже и потенциальной измене ему, и хочется заткнуть ее. Чтобы вообще о других не болтала, но я молчу. Мне нужна правда, нужно спокойствие. Иначе как ее оставить одну, и не париться, с ума не сходить по этому поводу?!
— Тупо отомстить хотела, была мысль. Но я ведь не девочка уже, — усмехнулась грустно, — представила все это: как мужика нахожу в баре, как мы пьяные идем в гостиницу и трахаемся, — кулаки сжал за Сашкиной спиной так, что она охнула. — Это как если бы я сама себя позволила изнасиловать. Грязь, Денис. А грязь я не люблю. Подруги мне говорили, что я — дура набитая, и должна той же монетой Илье отплатить и развестись с ним. Но я предпочла просто поговорить. Это год назад было. Но отношения у нас испортились. Нет, мы даже не поругались тогда, мы, как бы это сказать, урегулировали вопрос по-деловому. Илья пообещал, что больше не будет изменять, я пообещала не уходить.
- Но ты ушла.
— Ушла, — кивнула моя красавица. — Жаль, что не раньше. Я как на пороховой бочке сидела. Знаешь, все время ждала, что он изменит снова, и дождалась. Даже удовлетворение испытала, когда из с секретаршей переглядки поймала. Будто хотела этого, представляешь? Он на работу, а я думала — к бабе. Он в командировку, а у меня мысль, что с телкой поедет. Я это смаковала, все мысли были об этом. И вот.
И вот.
Не знаю, что с этим знанием делать.
Так любила, что прощала измены? Я бы не простил. Вот узнай я, что Сашка закрутила с другим, я бы… да, я бы ей голову открутил. С мужиком одним сидел — так, ничего особенного, не за мокруху он, за коррупцию. Но про любовь он любил болтать, блаженный. Его Романтиком прозвали. И он как-то сказал, что если любимый человек уходит к другому — надо отпустить, как бы ни было больно.
Попытаться порадоваться, не привязывать, не приковывать цепями. Что у одних любовь — вечна, а у других три года длится. И его жена вот так хвостом вильнула, и к другому ушла. А Романтику было больно, но он как лох радовался, что шлюха-жена счастлива с другим.
— Если по-другому — это не любовь, — втирал мне очки Романтик, а я лишь глаза закатывал.
Нет, не согласен.
Любовь — эгоистичная сука. И за Сашку я бы не порадовался, найди она другого, или к мразоте-Илье вернись.
— Ты сильно любила его? — все же влез, спросил то, что знать не хотел.