Грешник Шимас

Когда прошли два месяца, оказалось, что один из прутьев чуть-чуть шатается в гнезде. Поэтому вскоре частью упражнений Шимаса, его ежедневной работой стало расшатывание этого стержня. Попытавшись его повернуть, он обнаружил, что иногда удается выкрошить обломки — мелкий песок, который сам по себе можно было использовать для истирания камня.

Время от времени он вливал в отверстие несколько капель воды и, поскольку сил у него было куда больше, чем у обычного человека, надеялся, что со временем сможет выдавить наружу нижний конец стержня, выломав оставшийся тонкий слой камня. Другие же стержни сидели прочно, но край одного гнезда был очень тонок, и если удастся вынуть первый стержень и использовать его как рычаг…

На страже в этот день стоял худощавый, тонкий, как нож, человек со впалыми щеками и выступающими скулами. Он был воином и выглядел, как воин. Несколько раз Шимас пытался втянуть его в разговор, но безуспешно. И только когда юноша спросил, знает ли тот о коне, стражник смягчился.

— За твоим Бербером смотрят хорошо! Может быть, когда тебя убьют, его отдадут мне.

— Такой человек, как ты, сможет оценить его достоинства, — кивнул Шимас.

В поведении воина что-то изменилось. Он, по-видимому, начал испытывать к узнику нечто вроде дружеского расположения. Они продолжили беседу о лошадях, а потом перешли к верблюдам. Бербер был человеком пустыни, и ему явно доставил удовольствие интерес юноши, который кое-что помнил из рассказов мальчишки Хасана, слуги Иосифа Севильского. За час этой беседы Шимасу удалось узнать больше, чем за все предыдущее время заключения. Замок стоит в трех днях пути от Толедо, на уединенной скале, и стены его со всех сторон, кроме одной, обрываются в глубокое ущелье.

Это юношу вовсе не испугало — с детства он привык взбираться на высокие обрывы в родной Бретани, высоты он не боялся и знал, как использовать каждую малейшую опору для пальцев, каждую трещину, каждое углубление в камне.

Когда стемнело, юноша долго трудился над ослабленным стержнем — и над вторым тоже. Когда перед рассветом второй прут чуть-чуть сдвинулся, он, успокоенный, лег спать.

Но на следующее утро вчерашний стражник прятал глаза и молча отворачивался от Шимаса, старающегося разговорить его.

— Стало быть… пришел приказ?

Он раздраженно пожал плечами и затворил за собой дверь. Потом отчетливо произнес:

— Тебя задушат.

— Когда?

— Завтра.

— Можешь взять моего коня.

Когда он заговорил, в его тоне было что-то такое, чего Шимас поначалу понять не мог:

— Он уже у меня. Стоит в конюшне моего дома в деревне, с твоим седлом и с твоим оружием.

«Он что, хвастается? Или пытается что-то мне сообщить?»

— Подожди… Есть кто-нибудь поблизости? — Шимас подошел ближе к двери.

— Никого.

— Я должен бежать. У меня есть алмаз. Помоги мне, и он будет твоим.

— Меня убьют… Нет… У двери он помедлил:

— У тебя есть друзья, которые желают твоего освобождения.

— Веспасий?

— Книги присылал не он… Но я не могу тебе помочь.

— Тебя просили об этом?

— Да.

— Кто?

— Не могу сказать, знаю только, что она очень влиятельна в некоторых кругах… Но даже ее сил недостаточно, чтобы вытащить тебя отсюда.

Она?…

Шимас не мог припомнить ни одной дамы, столь влиятельной, чтобы пытаться вытащить его из темницы. Был, конечно, Иосиф Севильский, но вряд ли он знает о пленении своего недавнего спасителя. К тому же он уж точно не дама. Когда скуластый ушел, юноша не стал терять времени. Было ясно, что другого случая ему не представится.

Подтянувшись к окну, Шимас взялся левой рукой за один стержень, правой — за второй. И изо всех сил толкнул правый от себя. Ничего не произошло.

Собравшись с силами, он оттянул правый прут назад, пока он не уперся в гнездо, — совсем крохотное расстояние, — а потом снова изо всех сил рванул его наружу. Так он трудился целый час, пока не взмок от пота и не ободрал колени и руки о каменную стену.

Стражник еще раз принес пищу, но если и заметил что-то, то не подал виду. Только проронил, выходя:

— Дважды узники пытались слезть вниз по этой стене, оба вдребезги разбились о камни внизу. Здесь до дна вся тысяча локтей будет… Мой дом, — добавил он, — не из красивых, но он выкрашен в розовый цвет. Единственный розовый дом за стенами…

Шимас вновь взобрался на подоконник и продолжал отчаянно трудиться. Силы ему придавала мысль, что все стражники собрались в дальнем конце коридора, в караулке. Бежать сегодня ночью или умереть завтра, умереть на скалах внизу, рискнув жизнью ради свободы, или быть задушенным, как баран… Выбор все же был.

Борода Шимаса отросла. Платье загрязнилось, к нему, казалось, навеки прилипла солома, на которой приходилось проводить ночи. Однако эта одежда еще достаточно прочна, чтобы прикрывать тело, а в швы ее были все так же зашиты драгоценные камни.