Грехи отцов. Том 2

Трудность в отношении пьесы Кевина Дейли состояла в том, что ему нечего было сказать. Обычно он скрывал пустоту мыслей за строчками своих пьес, написанных старомодным размером, что импонировало интеллектуалам, верившим в то, что любую пьесу в стихах критики должны обязательно встречать «на ура», но эта его пьеса была в прозе. Насколько я мог судить, в ней не было смысла, и я хорошо понимал, почему ее хвалили интеллектуалы, которые, в конце концов, смогли увидеть, как сильно они были обмануты. Я обращал мало внимания на сюжет пьесы о богатом преуспевающем бизнесмене, который так влюбился в свою секретаршу, что отказался от славы и состояния, чтобы жить, хотя и в бедности, но счастливо, но зрители вокруг меня жадно слушали и много смеялись. Мне пришло на ум, что такого рода комедия, возможно, является пределом драматургического таланта Кевина. Ему нельзя отказать в определенной гибкости ума и мастерстве написания блестящих диалогов, хотя он и был неспособен достигнуть творческой глубины на сцене.

Я сдерживал зевоту, крепко прижался бедром к Вики и, наконец, позволил себе задуматься о будущем. Хотя мы оба напугали друг друга до смерти, мне снова придется перехитрить Корнелиуса, прежде чем я смогу взять инициативу в свои руки, и правда была в том, что если только я послушно уеду в Лондон и последующие четыре года буду вести себя безупречно и буду демонстрировать лишь полную лояльность, то смогу уберечь свою голову. Корнелиусу было нужно только подтвердить это. Он не хотел также верить, что я причиню ему вред, как и не хотел увольнять меня. Я для него представлял очень большую ценность, как с профессиональной, так и с личной точки зрения.

Я украдкой взглянул на Вики и спросил себя, был бы Корнелиус доволен, если бы у него была возможность расстроить нашу любовную связь. Ответ, наверняка, был положительным. Если бы он доверял мне, он, вероятно, мог бы согласиться на любые мои отношения с его дочерью, но теперь, когда его доверие было временно подорвано, он, без сомнения, решил, что будет лучше, если мы с Вики будем держаться друг от друга подальше.

Однако, к счастью для нас с Вики, Корнелиус неправильно рассчитал расстояние через Атлантический океан в эту новую эпоху реактивных самолетов. Он, возможно, гордился, что не был консервативным, но если он думал, что, отправив меня в Лондон, он тем самым положит конец моим отношениям с Вики, он, очевидно, не учитывал реалий современной жизни. Что значит в наши дни несколько тысяч миль между двумя влюбленными, имеющими деньги, чтобы их прожигать? Я смогу регулярно возвращаться в Нью-Йорк по делам, и нет причины, почему она также не сможет регулярно ездить в Лондон. А затем, возможно, ее визиты станут все дольше и дольше… Корнелиус и Алисия всегда окажутся под руками, чтобы позаботиться о детях… Несмотря на мои прежние опасения, что у нас, возможно, будут трудности, я теперь понял, что, напротив, будущее выглядело многообещающим.

Я взял руку Вики в свою и под покровом темноты позволил ей слегка коснуться меня. Удовольствие было острым. Когда через секунду в конце первого действия зажегся свет, я почувствовал, будто меня прервали в критической точке полового акта.

— Ты хочешь уйти? — спросила Вики тихим голосом.

— Да, почему бы нет? — спросил я, перед тем, как отодвинуться от нее, но, к счастью, она неправильно поняла причину моего беспокойства.

— Мне тоже не очень нравится пьеса, — сказала она, когда мы проходили между рядами к вестибюлю. — Я не думала, что эта пустая комедия достойна Кевина.

— По крайней мере, она не претенциозна. Все другие пьесы претендуют на глубину, но их мысли так же пусты, как и стихи.

Она остановилась и уставилась на меня.

— Но ты ничего не понял! — сказала она. — Часто кажется, что персонажам нечего друг другу сказать, но Кевин как раз и пишет о пустоте, когда люди не могут общаться друг с другом!

— Это то, что говорят критики, да? Но я этого сам не понимаю. — Мы вышли на улицу. Воздух был холодный, и слева от нас бесплодная неоновая пустыня Бродвея освещала резким светом кричащий ландшафт. Я чувствовал себя окруженным пустыней, пустыней, через которую Роланд, герой Браунинга, путешествовал многие годы во время своего бесконечного поиска, и внезапно меня охватило одиночество, которое я не мог больше выносить. Взяв ее снова за руку, я крепко сжал ее в своей.

— Пойдем обратно к тебе.

— Разве мы не поедим чего-нибудь?

— Конечно! Извини. Я часто забываю о еде. — Я посмотрел на ее норку и бриллианты и прикинул, куда бы ее можно было повести поесть. Я был не прочь остановиться у Недикса съесть бутерброд с горячей сосиской и выпить апельсинового сока.

Я остановил такси.

— Пожалуйста, «Времена года», — сказал я, когда открыл дверцу для Вики.

— Прекрасно! — воскликнула Вики. — Я очень люблю «Времена года».

Наконец-то, по-видимому, я сделал что-то правильное.