Каждую неделю я по несколько раз разговаривал по телефону с Сэмом, чтобы убедиться, что в Лондоне дела идут нормально, и, хотя я понимал, что он недоволен, когда я дышу ему в затылок, я был намерен держать его по стойке смирно, чтобы он не забывал, кто из нас босс. В данной ситуации единственное, что я мог сделать, это восстановить нормальное соотношение сил между нами, а для него это была бы небольшая цена за жизнь в Европе. Однако я старался сохранять дружеский тон наших разговоров, и никто, услышав наш разговор, не догадался бы, что за нашим добродушием скрываются горечь — с моей стороны, и раздражение — с его.
— Итак, как тебе британцы, Сэм? — спросил я Сэма в первый рабочий день после коронации в июне. — Я надеюсь, что тебе нравится пить за здоровье королевы и слушать заявления вроде того, что дух, который помог завоевать Эверест, победил и в войне!
— Ну, я всегда готов отдать должное по заслугам, — добродушно сказал Сэм, — почему бы мне не выпить за здоровье королевы? Мне всегда нравилась королевская семья. Во всяком случае, они все там немецкого происхождения.
Один из наших наиболее добродушных разговоров был такой: я напомнил ему, что жизнь в Европе не всегда так безоблачна, как хотелось бы, на что он мне ответил, что очень хорошо управляется с потенциально враждебным окружением. Но наши наиболее язвительные разговоры касались имиджа нового филиала банка Ван Зейла в Лондоне.
Банк Ван Зейла имел филиал в Лондоне уже около 60 лет, но в 1939 году я закрыл его и перевел наш капитал из Европы. За эти 60 лет в банковском деле произошли колоссальные перемены. Поначалу мы специализировались на аккредитивах и займах иностранным правительствам, но после первой мировой войны этот бизнес утратил актуальность. В 1929 году Стив Салливен поехал в Лондон, чтобы выяснить возможность вложения американских денег в английский бизнес. Это оказалось нелегкой задачей, так как британские деловые люди чаще добывали деньги для своих нужд без помощи домов, выпускающих ценные бумаги. Однако даже при таких неблагоприятных обстоятельствах, дела у Стива шли хорошо, и наш лондонский филиал приносил прибыль, пока надвигающаяся война не бросила тень на европейские финансы. Сейчас времена снова изменились; американские корпорации заняли передовые позиции в экономических вложениях в Европу, и вполне естественно для них было обратиться за помощью к банку, имеющему надежные заокеанские связи.
«Пусть всем станет ясно, что мы — аванпост Америки, — сказал я твердо. — В конце концов, это экономическая война. Я знаю сентиментальные чувства британцев по отношению к американцам, освободившим их от Гитлера, но экономическая реальность такова, что мы ведем борьбу за контроль над Британией, всей империей, Европой и всем миром. Забудьте политические сказки о дружбе. В будущем на каждом английском столе должна стоять американская бутылка кетчупа. Я хочу самый современный офис, который только можно получить, самое современное оборудование и, насколько это возможно, американский штат сотрудников. Я хочу портрет президента в приемной и звездно-полосатый флаг, развевающийся справа от британского...
— Нейл! Ты бредишь. Очнись! Британцы вовсе не питают сантиментов в отношении нас. Они даже не признают, что мы выиграли для них войну. Более того, они не забыли, как мы оставили их одних воевать в «Битве за Англию»[19], и ничто их так не обижает сегодня, как точка зрения американцев, которые думают, что Америка может вторгнуться в Англию и за одну ночь превратить ее в своего сателлита. Мы не должны высовываться со своим американским имиджем. Мы должны вести себя спокойно, осмотрительно и по-джентльменски.
— Разве есть закон, где говорится, что мы не должны вести себя спокойно, осмотрительно и по-джентльменски? — Господи, как чудовищны эти слова! — в современных офисах с современным оборудованием?
Наш старый офис на Милк-стрит, темная, унылая реликвия Викторианской эпохи, был, к счастью, разрушен во время бомбежки до такой степени, что уже не возникало вопроса о возвращении туда снова. Я был очень рад этому. Теперь нам был нужен новый имидж, во всяком случае, я не питал романтических чувств в отношении старых построек — ведь очень устаешь от старой канализации.
Однако Сэм сказал мне, что правильное расположение гораздо важнее современных удобств, и я узнал, что у него есть этаж в здании на Ломбард-стрит.
— А сколько лет строению? — спросил я, с подозрением относясь ко всему пережившему войну.
— По английским стандартам — новое. Оно построено в 1910 году.
— В 1910! Господи! А ты уверен, что ордер на его снос еще не подготовлен?
Сэм попытался сказать мне, что добрая часть Лондона вообще в руинах, и мы просто счастливчики, что нашли приличное место для офиса, но я оборвал его на полуслове.
— Господи! Временами я удивляюсь, почему мы так суетимся с этим европейским представительством, — сказал я. — Может быть, этим оно и ценно? Я считаю, что с Европой уже все кончено. Этот экономический бум так долго не продлится.