Грехи отцов отпустят дети

Понятых Пшеничный отослал, чтоб не травмировать:

– Идите посидите на кухне или в гостиной, пусть вам хозяин нальет чайку или чего покрепче. Главное вы видели, протокол потом подпишете… Да и ты, Пашка, чего тут забыл? Иди лучше, составь для меня списочек свидетелей-подозреваемых – кто в доме в момент происшествия присутствовал.

Когда часа через полтора он наконец закончил с осмотром, вызвал труповозку и подписал у понятых протокол, мы снова с ним встретились, и я спросил:

– В итоге – как думаешь, действительно самоубийство? Или помогли ему?

– Конечно, экспертиза многое покажет – кто пистолет в руках держал, кто записку сгибал… И мне, конечно, спокойней было бы, если б это суицид… Но поверь моему опыту: на девяносто процентов – убийство.

А я еще до этого разговора зажал в углу своего заказчика, Аркадия.

– Ну-ка, давай колись: что здесь происходило? Что за история? Почему слуга твоего Базарова подстрелил? И что между погибшим дядей и твоим другом творилось? Какая кошка меж ними пробежала?

Тогда Аркадий вздохнул и, как на духу, рассказал, что произошло между его дядюшкой и его другом Евгением Базаровым.

Павел Петрович Кирсанов

Пятью днями ранее

В день дуэли стояло роскошное утро: благоуханное, переполненное до краев мягким светом восходящего солнца и разноголосым щебетом птиц. Павел Петрович и Глеб в роли его секунданта прибыли на опушку Матвеевской рощи без четверти пять.

Оставили «Мерседес» на проселочной дороге и, измачивая в росе брюки и туфли, пришли на назначенную для поединка поляну. Павел Петрович оделся, как в присутствие, рассчитывая, покончив с делом, завезти в усадьбу Глеба и следовать прямиком на службу.

Евгения не было. Он подкатил только в четверть шестого, запыхавшийся – на велосипеде. Сказал, спешиваясь:

– Покорно прошу простить. По дороге слетела цепь. Можно попросить у вас платок или тряпку, а то все руки в смазке перепачкал, неловко брать оружие.

Глеб взял у хозяина ключи от «Мерседеса», принес для молодого человека влажные салфетки. Павел Петрович стоял, отвернувшись.

– Премного благодарен.

Евгений оттер руки.

Бросили жребий. Кирсанову достался «ТТ», Евгению – «вальтер».

Глеб зарядил в каждый по два патрона.

Он же отмерял расстояние в двадцать пять шагов. В качестве барьеров использовали сучья, что в изобилии валялись на поляне. Их стоймя с силой воткнули в землю.

Запасливый Глеб протянул молодому человеку планшет с листком бумаги и авторучку. Тот написал, что в смерти своей просит никого не винить, и невольно поежился. «Сейчас шлепнут меня слуга с господином, и дело с концом. Все шито-крыто, и расписочка смертная имеется. И никто ничего так и не узнает».

Однако в Павле Петровиче, несмотря ни на что, жило еще понятие о благородстве. Он тоже написал, что уходит из жизни по доброй воле, и протянул листок Глебу.

Тот спрятал обе бумажки в карман куртки и протянул каждому из дуэлянтов оружие.

– Ставайте до барьеру! – важно скомандовал он.

Довольно странно было видеть в нем, рабочем-электрике, образованном в советском ПТУ, распорядителя в почти средневековой дуэли.

Враги встали к барьеру.

– Востанне прошу вас примиритеся! – важно провозгласил Глеб.

– У меня нет никаких претензий к Павлу Петровичу, – проговорил Евгений, голос его предательски дрогнул, и он сам подосадовал на себя за это. – И я снова заявляю, что готов перед ним извиниться. Если желаете, при всех.

– О примирении не может быть и речи! – выспренно воскликнул Кирсанов.

– Тоди сходитеся, – махнул платком распорядитель.

Павел Петрович сделал только один шаг и тут же, даже не прицелившись как следует, выстрелил в сторону своего врага.

Пуля вжикнула рядом со щекой.

Кирсанов укорил себя за поспешность.

Евгений выстрелил в воздух.

«Благородство свое демонстрирует! Проклятый! И кем я теперь буду, если пристрелю его?!

Как перед самим собой оправдаюсь?» – эти мысли мешали Павлу Петровичу целиться, но он все-таки метил в своего врага. Рука ходила ходуном.

Евгений между тем вскинул свой пистолет вертикально и выпустил вверх и вторую свою, последнюю пулю.

– Боком встань! Закрийся пистолетом! – заорал ему секундант Глеб.

Молодой человек стал поворачиваться – почему-то левым боком, – но тут Кирсанов дрожащими руками выстрелил. На плече Евгения появилось красное пятно. Оно стало быстро увеличиваться в размерах.

– Вот и все, – сказал Кирсанов. – Финита, господа.

Базаров тяжело опустился в траву. От пережитого смертного страха ноги не держали.

На плече его расплывалось кровавое пятно. К потерпевшему кинулся слуга.

– Пиднимить руку! – кричал и суетился он. – Треба зупинити кров!

«Какая глупость! – отстраненно подумал Павел Петрович. – Неужели я убил его?»

– Бижить до машини! – гаркнул на него Глеб. – Тягнить аптечку!

Лицо Евгения стремительно бледнело. Слуга зажимал ему плечо.

Кирсанов бросился к своему автомобилю. «Неужели и впрямь я пристрелил его? – отстраненно думал он. – Или ранил? Но ведь это ж все равно уголовное дело! Конец карьеры. Конец всему!»

Он вытащил из багажника аптечку, потрусил к раненному им противнику.

«Боже мой, и как нелепо! На пороге юбилея!»